Алесь Таболич: «Я вылавливал неформалов и бесплатно их убивал!»

Позитивной и ностальгической одновременно была встреча корреспондентов Ultra-Music с Алесем Таболичем, лидером группы Znich. Поговорили о первой персональной выставке, реставрации костёла Святого Станислава и связи поколений.

— Вот машинки, вот! — показывает Алесь Таболич на приспособления, разложенные на полке.

— Где? — недоуменно заглядывает в шкаф фотограф Ultra-Music.

— Вот! Татуировочные машинки!

— Татуировочные! — наконец понимает, в чем дело, фотограф.

— А ты думала, игрушечные! И мотоциклы! — хохочет Таболич.

«Мой дед с своими руками сделал трактор»

Дверь нам открывает Алесь с пепельно-рыжим котом на руках.

— Это Тюбик! — знакомит он нас. — Он как-то жил у моих родителей, ибо часто езжу по концертам. Кот наступил на палитру бацькі и разнёс по всей квартире следы разноцветных красок, так и назвали… Ему всего год.

В то время как Тюбик изучает и попробует на вкус наши сумки, приступаем к расспросам.

— Когда я родился, родители учились в Минске в Белорусской государственной академии искусств, она тогда называлась художественным институтом, — начинает Алесь. — Меня сразу перевезли к бабушке в Вязьму. Потом мы переехали в Рогачёв, и там я ходил в ясли и в детский сад.

Помню, когда мы ездили на Полесье, на родину бацькі, он всегда показывал: «Вот это дуб, у которого мы отдыхали с дедом Рыгорам».

— Хорошо помните бабушек и дедушек?

— Помню, что моего деда Федоса почему-то все называли «Хвядос». Говорят, фанемы «ф» в беларускай мове нет. Баба Хведора всегда говорила «Хвядос». Так он своими руками сделал трактор. Полностью! От гаек до колёс. И на нем гонял. Вся деревня: «Ух! Молодец!»

У моего отца четыре брата. Пятый умер в детстве. То есть в семье родилось шесть мужиков! Все время собирались в деревне и балдели. Правда, ни один дядька не похож на другого. В искусстве — только мой бацька. А все остальные такие… Разные.

— А как получилось, что Вы пошли в искусство?

— Художественный вкус мне привили родители. Помню, в первом классе в своей школе в Могилёве я сделал первую персональную выставку. Там было около ста работ — акварелью, гуашью… Но дети нифига не поняли: кто-то плевал, кто-то разрисовывал картинки.

— Кем хотели стать в детстве?

— У меня выбора и не было. Родители-то — художники. И почему-то с самого детства я думал, что тоже буду художником. Но я хотел заниматься монументальной живописью. Росписи делать.

Я помню, художник Феликс Янушкевич, мой папа, Рыгор Таболич, и Алесь Пушкин делали костёл Святого Станислава в Могилёве. На леса залезали и рисовали иконостасы. Меня это очень зацепило. Мне нравилось смотреть, как рисовали фреску, казалось, что интересно заниматься реставрацией. Тогда я в школе учился.

— Когда были ребёнком, Вы наверняка чем-то увлекались, кроме искусства…

— Марки собирал. Ещё фишка была: жвачки только появились — Donald Duck, Turbo… Там были прикольные картинки с машинками. Помню, мы их собирали, меняли… Такой ржак был.

Ещё я собирал старые белорусские вещи. Это от папы пошло. Был этнограф Михаил Романюк, они с моим папой ездили в экспедиции, собирали намётки, кошули… Я с бацькой тоже ездил. Помню, монеты искали. Интерес к истории у меня появился в детстве — благодаря бацьке. Он настраивал меня на то, что должна быть связь поколений — с дедами, прадедами.

«Я нашёл унитаз, настоящий унитаз! И притащил на просмотр»

— Потом родители по распределению уехали в Могилёв, где я пошёл в детский сад и школу № 25, до четвёртого класса там доучился. В четвёртом классе пошёл в художественную школу № 2. И по стопам родителей поступил в Минск — в Республиканскую школу-интернат по музыке и изобразительному искусству им. Ахремчика.

В 90-е годы, в эпоху Адраджэння, все очень любили новые имена. Была школа-интернат, потом — белорусский лицей искусств, а потом — гимназия-колледж. Пришли в школу-интернат, учились в лицее, а закончили колледж. Три в одном. Первый мой диплом — «Преподаватель живописи и рисунка начальных классов».

— Что Вам дала школа-интернат?

— Жизненную основу и креатив я получил в школе-интернате — в Парнате. Мы там жили, учились, общались… И все были творческими людьми. Оттуда вышли такие художники, как Алесь Пушкин, Владимир Савич, Басалыга (младший), Сергей Скрипниченко, Виктор Минко, Александр Шаппо, даже мои две сестры и мама… Из музыкантов — Александр Сапега, Александр Горох, Дмитрий Сырец и многие другие. Там зародилась одна из первых белорусский групп — «Бонда».

Рождение Беларуси и интернатовский дух совпали. Когда мы были маленькие, мы слушали западную музыку — Deep Purple, Led Zeppelin — и одновременно сравнивали это с белорусской культурой — группами «Новае Неба», ULIS, «Крама». Это позволяло и творчески работать, и общаться, и делать перформансы и выставки. Была сильная движуха. И, самое главное, в Парнате была связь поколений: выпускники общались с малыми.

— Какое событие сразу вспоминается, когда спрашивают о Парнате?

— Помню, были интересные слова: абстракционизм, перформанс. Мы нифига в этом не понимали, конечно. Понимали только, что это что-то необычное. Как флеш-моб сейчас. И вот что я утворил. Я нашёл унитаз, настоящий унитаз! И притащил на просмотр, где выставляли картины: натуру, натюрморты и подобные вещи-то, что называется академизмом. А я подумал, что надо сделать что-то необычное. Притащил и поставил унитаз. И художники наши, учителя, долго думали, что мне поставить: два или пять. В итоге пять поставили.

— Только Вы такое творили? Или другие тоже?

— Помню, старшее поколение делало выставку. Посередине зала стоит гроб, в гробу лежит наш ученик, картины все перевёрнуты задом наперёд, все подходят и не дорубают, что происходит.

Еще помню, шёл в 80-90-е итальянский сериал — «Спрут». В нем было сто тысяч серий, все его смотрели. Главного героя — комиссара Каттани — убивают в последней серии. Наши старшеклассники купили портрет Каттани, чёрную ленточку привязали и везде развесили: возле столовой, возле учительской… Взяли цветы и с плачущим видом клали. Их спрашивают: «А что, этот актёр умер?» Они говорят: «Да, он умер…» Вахтёрши плачут… Потом ребята говорят: «Это туфтень! Мы вас обдурили!»

«В восьмом классе я напился в первый раз»

— Родители бы меня, конечно, убили, если б узнали, но расскажу вам. В восьмом классе я напился в первый раз. Был какой-то зимний праздник, а мы, малые, пошли в парк Челюскинцев. В парке разливали вино: достаёт кто-то бутылку: «Сок!». И мы, малые: виу, виу! — напились этого «сока». Из парка добирались в интернат (а в парке он и находится) часа три, наверное. Три шага, падали и ржали. Конечно, после столько выпитого «сока» нам было очень плохо, и весь вечер мы пролежали на подоконнике…

Урок на следующий день. Общага, а на первом этаже кабинет английского. Под ним мы разноцветные ленты и оставили. Все, что съели с «соком» в парке, то на улице и осталось. Утром сидит Геннадий Александрович, преподаватель английского, смотрит, а там птицы: дух-дух-дух — они ж жрут это. Он: «Что-то страшное (мистика) происходит. Почему столько птиц? И на окна ползут… Летают и что-то клюют…» А мы ржём. Это была жесть. Когда молодые-озорные, хочется обо всем узнать, изведать все, всякого сока выпить… Я думаю, через похожее все проходят!

— Весело было…

— В Парнате была даже мистика. Парк Челюскинцев же был построен на костях — там в 30-е годы расстреливали людей. Алесь Пушкин рассказывал, что, когда рисовал свою дипломную работу, видел девочку, которая бегает с колокольчиком.

Мы как-то репетировали в актовом зале, и про нас забыли. Там были сломаны часы: показывают они шесть часов вечера, а на самом деле было уже двенадцать. А нас закрыли. И слышим, кто-то бегает: «Ля-ля-ля-ля-ля…» Какая-то девочка… И двери хлопали! В актовом зале серьёзные дубовые двери, и они начали ходуном ходить. Я сначала думал, что малые бегают (мы уже старшеклассниками были). «Сейчас я пойду и по попе детям надаю!» Подхожу и вижу: двери сами хлопают. Мистика.

Говорят, даже батюшку приглашали, чтобы Парнат освятил.

— Музыкой серьёзно стали заниматься в Парнате?

— Это было так: днем рисуем красками, малюем всякие натюрморты, вечером все сдвигаем, барабаны из классов вытаскиваем, колонки тащим… По вечерам гремели. Тогда хоть давали возможность греметь.

Лабали, лабали, лабали… Пришло время записать кассету, хотя тогда мы не думали, что будем продолжать. У Александра Беленького, моего одноклассника с Парната, нашего клавишника и композитора, отец был в профсоюзах и знал звукорежиссёра группы «Сузор`е». Он арендовал в филармонии помещение для звукозаписи. Это был 97 год.

Пришли мы, наивные маленькие мальчики и девочки, заплатили сто или двести долларов — колоссальные деньги: эта студия очень крутая была. Ну, и записали эту демушку для себя. Перевели все на кассету для магнитофона, и — тогда полиграфии цветной не было — распечатали на принтере чёрную такую штуку с текстами, вложили к кассете.

— И что делали с кассетами?

— Прихожу я на какой-то концерт, а там стоит Віталь Супрановіч. У него бела-чырвона-белы сцяжочак — значок. Он продаёт кассеты, у него хаер был чуть-чуть, очки как у ботаника…. «Набудзьце, калі ласка! Ёсць „Крама“, ёсць „Бонда“, „Палац“ — адно з лепшых…» Я: «На табе, блін, Znich!». Он: «Што гэта?» Держит кассету, а она вся чёрная какая-то. «Што гэта? Я не разумею!»

Ну, а потом, через n-ное количество времени он сказал: «Так гэта ж крута!» Тогда ещё он нами не занимался. Тогда и Супранович Супрановичем не был, просто продавал кассеты. После этого он нами занялся. Точнее, через год, когда создал БМА.

«Тело делать — это же бред сумасшедшего! Я людей убивать не хочу!»

После окончания школы-интерната Таболич поступил в Белорусскую государственную академию искусств. Причём поступил не по специальности — на графический дизайн. Тогда считалось, что дизайнер — это более перспективно. «Мне кажется, что академия искусств — больше пафос для ректората и профессуры, ничего особенного она не даёт», — считает Таболич. Всему пришлось учиться на практике.

— Помню, когда работал в «Промкомплексе» (делал вёрстку и дизайн), — рассказывает Алесь, — пришёл какой-то чиновник, а-ля директор крупной конфетной фабрики. И я ему начинаю говорить: «Вы знаете, я ж дизайнер, я закончил академию. Меня учили формально мыслить…художественно и креативно» Он долго-долго-долго слушал и говорит: «Ты что, дурны? Нафиг мне, что ты здесь трындишь! Вот! — достаёт конфету свою. — Сделай мне вот так! Чтобы было красиво! Чтоб вот тут шарЫк, а тут — мячЫк! И вось и усе. А ты меня грузишь каким-то дизайном!»

— Сейчас Вы работаете в салоне «У лисицы». Как начали заниматься татуировкой?

— Я, закончив академию, сначала занимался дизайном фото, потом наружной рекламой, потом было рекламное агентство, и, в конце концов, я попал в типографию.

Как-то после работы я поехал к своему другу Дмитрию Ковальскому (Хилько), однокласснику, с которым в Парнате учился. Он мне говорит: «Слушай, нарисуй мне обнажённую натуру на листике». Я нарисовал «Нарисуй мне портрет, просто отсебятину». Я нарисовал. Ну, и кинул где-то эти бумажки.

Проходит дня три-четыре. Тут звонок: «Вы приняты на работу». — «Какую работу? Что за бред?» — «В салон „У лисицы“». — «Да? Прикольно. А почему Вы думаете, что я татуировщик?» — «Мы смотрели Ваши работы…»

Оказывается, Дима взял два листочка и положил в стопку, где на конкурсной основе хотели выбрать татуировщика. И когда директриса салона рассматривала работы, ей моя понравилась.

Перезванивает Дима: «Иди к нам работать! Тебе будет интересно, весело… «Да не пойду я никуда! Я что, машинка? Тело делать — это же бред сумасшедшего! Я людей убивать не хочу!» — «Ну, как хочешь». Это лето было, как раз неделя перед отпуском… Я выхожу на улицу, и тут молния рубанула! Среди бела дня! Я думаю: «Опа! Знак бяды, наверное! Так должно быть».

Я увольняюсь. Пришёл в салон, месяц учился. Помните, аллейка возле БГУ была? Там неформалы тусовались. Я там вылавливал неформалов и бесплатно их убивал! — смеётся Алесь. — Делал татушки, на них учился. Некоторые меня, наверное, проклинают!

Но сейчас уже все нормально. Практика — очень сильная штука.

Причем, я привнёс в тату новый стиль, который стал в последнее время популярен среди молодёжи и татушников, — белорусская орнаментальная тату. Вот как у меня на руке и у маёй жонкі. Она предложила нам сделать эти рисунки, — улыбается Алесь.- Этот стиль, я думаю, станет символом в тату и олицетворением белорусской сознательности.

«И стоят… школьники! С надувными шариками. Добровольно загнанные»

— Тут Тюбик порвал всё, — проводит Алесь экскурсию по дому. — Вот висит его кукла, я из Литвы привёз, чтобы царапал капцюрами, а он рядом все перервал… Эту яйцеподобную дудочку давным-давно приобрёл, и до сих пор она лежит. Ещё со времён Парната, я её с собой как талисман таскаю. Вот портрет моей жены Алеси. Мой дизайн.

— Пару дней назад звонят нам: «Добрый день. Группа Znich? Мы хотели бы вас в Новогрудок пригласить». — «Хорошо». Договорились. Приезжаем, и оказывается, что это День города. Мало того, что День города, почему-то в ноябре они ещё и Дожинки отмечают!

Приходим мы, и стоят… школьники! Пятый, шестой, седьмой класс, наверное. С надувными шариками. Добровольно загнанные. Куча их. Я им: «Дзеці, вы хоць калі-небудзь чулі хэві-метал?» Они: «Не-е-е-ет!».

Мы лабали полчаса, они стояли с открытыми ртами, смотрели на нас, смотрели… Я говорю: «Ну что, задолбал я вас?» Они: «Не-е-е-е-е-ет!» Для них это был шок. Бедные дети.

Нас почему-то в час дня пригласили. На площади Ленина тусня, заливалки-наливалки, бухают: «Чарачка на пасашок! Тра-та-та! Тра-та-та!»

— Не подозревали неладного, когда приехали?

— Это было самое смешное. Мы едем, смотрим: сцена стоит здоровая, думаем: «Это здесь». На машинах заезжаем, менты нас пропускают. Выгружаемся: один волосатый, другой с барабанами… А там стоят в бубны стучат, с кокошниками. Чиновники в шоке от нас: «А что это за вокально-инструментальный ансамбль?» Я: «Znich». Они по списку смотрят: «Вас тут нет». — «Да нет, нас пригласили». Кто то: «Так это ж, наверное, рыцари! Им к рыцарям, там они махаются, — туда!».

— Много подобного в поездках происходит?

— Помню, как мы ездили на Украину. Едем, останавливается автобус, забегают пограничники. К басисту подходят и спрашивают: «Что у тебя лежит в кейсе?» Он им: «Лопата». Погранички: «Лопата? А почему не задекларирована? С лопатой — на выход!» Он пошёл, открывает кейс. А ему пограничник на полном серьезе: «Так это ж не лопата! Это ж гитара!» А он им, знаете, что в ответ? «Нет, это не гитара — это бас!». А пограничник: «Ты прикалываешься надо мной?» Еле отпустили его, — смеётся Алесь.


Неожиданно всем нашим вниманием завладевает потягивающийся Тюбик.

— Пачварка! Это сыночек мой! Такой же рыженький, балдёжный… — гладит кота Таболич. — Я его на выставку хочу завести. Укусил меня, да? Пачвара!

А я задумываюсь о том, сколько контрастов в этом тандеме: в играющем хэви-метал, ратующем за белорусскую культуру музыканте и рыжем коте со смешным именем.

Автор: / Ultra-Music

Группы:

Комментарии: 14
  • pepsichka:

    такой тёплый разговор )

  • Fevra:

    вот так всегда, жонка предложила, а Алесь привнес в тату новый стиль )))))

  • НотАркуш43:

    Алесь, а панкаў ты забіваў? У бліжэйшыя выходныя (2.ХІІ.2012) гурт «Blagi Mat!!!» дае канцэрт у клюбе «Rе:Public» Інфа тут https://ultra-music.com/news/10712 Панк-рок і мэтал — блізьнюкі браты, хто болей гісторыі-маці каштоўны: мы кажам heavy, а маем на ўвазе punk, і г.д.

  • Prohor:

    Капец! Еле дочитал. Мозг сломан окончательно. Я давно подозревал, что Таболич крезанутый на всю голову.

  • Tatka:

    вот такие они — творческие люди))

  • DeXta:

    судя по фоткам ремонт в квартире в последний раз делался в 1987-ом году

    • Забытая нудность:

      тогда этот дехта в бачке сортирном плавал….))

  • Мур Янкель:

    Артыкул пра 5-ы альбом «Зьніча» («Мроя») выйшаў учора ў «Краязнаўчай газэце» №45 (07.12.2012). У сеціве з тыдзень правісяць фрагмэнты тут http://www.bfk.by/naviny.html

    • Ганжа:

      Штота я не вижу репортаж на сайце про «Мутнае Вока» ?

      • up-s:

        Тыдзень — гэта 7 дзён, а не 21, таму ня варта надта доўга зьбірацца. Затое 25 сьнежня «Зьніч» даў дыхту на калядным фэсьце. А кашулькі ў іхнім мэрчы новыя — extra!

        • Ганжа:

          Неабтом рэчь…Гдеж на сайте тут ДЫХТ ???)))))))

  • nikki:

    эх, Парнат-Парнат..как же было клево…