Lesley Knife: «Wargaming и Gods Tower. Всё остальное либо слизано, либо скоммунизжено»

Авторы «Домашнего задания» побеседовали с вокалистом Gods Tower Лесли Найфом, в миру Владиславом Новожиловым. Музыкант вспомнил детство в Гомеле, рассказал о сыновьях и объяснил, почему больше никогда не будет пить.

Мы расположились на кухне. Начали с главных событий жизни Владислава и постепенно перешли к отдельным историям, которых у Новожилова оказалось припасено множество.

Lesley Knife

Ключевые моменты

— Что изменило меня и мою жизнь? Первое — это то, что я услышал AC/DC. Мне было шесть лет.

— Где в шесть лет можно услышать AC/DC?

— У меня два старших брата, они слушали метал. На бобинниках. Была смешная история. Бобина маленькая, на ней два концерта на дорожках. На одной дорожке — Kiss, а на другой — Uriah Heep. Братья уходят, а я им говорю: «Я буду музыку слушать». — «Ну, слушай! „Киссов“ не надо: это говно, а „Хип“ — зашибись! Тебе понравится». Они приходят, а я слушаю Kiss и говорю: «Хорошая банда Uriah Heep». AC/DC тоже от них.

Второе — знакомство с Александром Ураковым. Третье — это то, что мы с Ураковым попали на «Талаку» и услышали «беларусчыну». Мы узнали, что такое есть (фестиваль «Талака», прошедший в 1991 году, — прим. UM).

Четвёртое — это знакомство с Виктором Лапицким, менеджером Gods Tower. Он вытащил группу на своём горбу, и ему за это памятник нерукотворный надо поставить. И он объективный руководитель, анархист, и в группе у нас работают исключительно анархистские законы. Всегда можно получить в глаз! Но ты будешь знать, за что.

Пятое — это семья. Я не хочу плохое называть, такое, как смерть Уракова.

Шестое событие — это воссоединение Gods Tower, оно было чем-то из области фантастики. Седьмое — это, наверное, Wargaiming, который перевернул всё. Я уехал из Гомеля, потому что с этим городом, кроме группы, меня ни черта не связывает. Все близкие люди там умерли. А Wargaiming дал мне шанс.

Lesley Knife

Кастрюля с макаронами, журнал «Техника молодёжи» и AC/DC на пионерском галстуке

— Кто ваши родители?

— У меня, с одной стороны, все пролетарии, с другой стороны — нет. По материнской линии корни уходят в литовскую шляхту. У нас даже герб есть, который я никак не могу найти. Герб наш, дед рассказывал, — это «крыж и шыпшына». Причём крест мальтийский. А шиповник, я подозреваю, геральдический — пятиугольный. Я со специалистами общался, они говорят: «Это, наверное, что-то прусское».

Предки по материнской линии до войны жили в Польше, после войны — здесь. Там была история со сменами фамилий, дед побывал в обеих армиях, причём в советской до Сталинграда дошёл, получил медаль.

А по отцовской линии я горный шорец. Это народ тюркского происхождения, их называют ещё кузнецкими татарами. Они хорошо разбирались в кузнецком искусстве и этим гордились. Больше я ничего о предках отца не знаю, потому что он многого не говорил, да и помер рано — в 1984 году. И мать, и отец работали на Гомельском химическом заводе, вредность там нереальная, поэтому отец помер в 43 года, а мать лежачим инвалидом умерла в 60 с чем-то.

— Детство непростым было?

— Детство моё было небогатым, потому что нас в семье три мальчика, я младший, а росли мы фактически без отца. Долго мы не то что бедствовали: у нас были такие периоды, чисто советские, когда кастрюля с макаронами и котлетами на три дня — как хотите, так и крутитесь. Свет отключали за неуплату. Всю прелесть Советского Союза я познал на себе. Советский Союз — это ад.

Я рос безотцовщиной, позволял себе много читать, до дырок зачитывал журнал «Крокодил». И лет в 11 я начал понимать: вокруг что-то не то. Слишком мы хорошие, а американцы сильно плохие. К выводу, что Советский Союз — ерунда, а Запад развивается, я пришёл в этом же возрасте благодаря журналу «Техника молодёжи». Наши новости: кто-то научился по-новому завинчивать гайки, дали ему премию, вымпел. 40 страниц об этой чепухе пишут! Фантастический рассказ, как наши полетели на Марс, расстреляли буржуинов, победили — благодаря коммунизму. О том, что в мире происходит, один разворотик, и маленькие столбики: в Америке это изобрели, в Японии — это… Новостей дофига! А рядом — гайка, которую по-новому закручивают.

Помню, мы сидим на политинформации, нам классный руководитель начинает рассказывать, как в Америке плохо — бедные негры страдают, а с бедными пролетариями вообще неизвестно что… И я поднимаю руку и задаю невинный, кажется, вопрос: «Скажите, если они так страдают, почему они не устроят революцию, как у нас? Наши же поднялись…» Ей сказать нечего, она начинает блеять о том, что там оружие… Я уже неудобный человек, я задаю вопросы.

На следующий год надо идти в комсомольцы, а я уже галстук не ношу! Расписал его — AC/DC, Slayer, Kiss… Скандалов было много. Я основываю Общество Джона Бёрча. Кто такой Джон Бёрч, я понятия не имел. Только читал, что он был знаменитым антикоммунистом. Там нас было три человека — вместе со мной. Все взбеленились, меня вызывают к директору: «Что такое? Вы антикоммунисты?» Я говорю: «Да». И опять задаю неудобные вопросы. «Ты не пойдёшь в комсомол!» — «Больно надо!»

— Доучились до выпускного?

— После восьмого класса я умотал в вечернюю школу. Пошёл к отбросам. В этом возрасте я начал заниматься музыкой. На самом деле, в 14 лет я уже вовсю музицировал, и первый концерт у нас в 1989-м был, я в коротких шортах — уа! Такой политикан.

Когда объявили независимость, я дико радовался тому, что моё письмо опубликовали в «Нашем слове», которое «Таварыства беларускай мовы» делало. Это маленькое письмецо о том, что кириллица нам никогда не даст стать независимым народом: пока у нас кириллица, мы будем русскими. Его опубликовали, я с этим номером носился!.. Пришёл в школу, показал своей учительнице по белорусскому языку. Опять меня вызвали к директору, он сказал: «Не шебурши! Иди отсюда!» Потом я выпустил книжку, опять пришёл в школу — подарить учительнице русского языка: «Я такой националист, что даже по-русски могу писать!» — «Да, грамотно написано, но тут есть ошибки». — «Какие?» — «Стилистические». — «Не бывает стилистических ошибок, потому что я наделаю неологизмов, и буду прав!»

— Учёба легко давалась?

— Двойки по точным наукам, пятёрки по всем гуманитарным, хорошие оценки по языкам. Я учителя английского часто ставил в тупик, потому что слушал Nazareth, Slayer и спрашивал: «А что они тут поют?» Писал фразу, а она говорит: «Я не знаю таких слов». — «Так вы же учитель!»

— Чем занимались, кроме школы?

— На самбо ходил три месяца, в яхт-клуб, на лёгкую атлетику. Самбо мне не понравилось, потому что я не сторонник насилия. А вот парусный спорт… Я долго занимался, но однажды неудачно взял курс на ветер, и случился оверкиль — переворот. Я потерял ботинок в воде. Я вылез: «Всё, больше никогда!» С одним ботинком дошёл домой, а это километров пять, разозлился и кинул это дело. Проклинаю себя всю жизнь. Это единственный спорт, который мне нравился.

— Кем хотели стать?

— Космонавтом! — перебивает Владислав. — На полном серьёзе. И, честно говоря, я бы и сейчас не отказался.

Lesley Knife

Lesley Knife

Запои для вдохновения

— Ты выходишь со школы и понимаешь, что нужно куда-то идти учиться. Я год гулял, занимался только музыкой. Но потом мне сказали: «Что ты ничем не занимаешься, как бомж?» Ну, пойду куда попало. Я выбирал по территориальному принципу: что ближе. Пошёл в училище. В принципе, мне понравилось. Я работал на интересном заводе. Кстати, когда мне рассказывают, что при Шушкевиче было плохо, я начинаю дико хохотать, потому что при Шушкевиче с первой зарплаты на хлебозаводе я купил телевизор!

А потом случилось так, что завод сгорел. За выходные: он работал пять дней в неделю. Очень жалели котов, которые там остались. Плакал весь коллектив: там было несколько семей кошек, мы их подкармливали.

Меня перевели на другой завод с социалистической системой — 12 часов работаешь, 12 — отдыхаешь. Я не вошёл в этот ритм, постоянно себя чувствовал разбитым, поэтому собрался, плюнул и ушёл. Потом долго не мог найти работу.

— Какие профессии освоили?

— Был дворником, экскурсоводом в террариуме — однажды меня укусил крокодил, трижды кусал лемур, обгадила анаконда! Дважды причём. А у неё известь такая — прожигает всё. Это был безумный период. Потом я работал грузчиком — и на рынке, и в «Сахарторге», и в «Теплосетях». Там поработал круче всего, четыре года, коллектив забавный попался. Потом начался Gods Tower, и я кинул всё. Ещё, кстати, работал в газете «Гутарка», много писал, вёл две или три рубрики. Даже был вторым редактором. Но это была грантовая газета, поэтому вскоре пришли дядьки из КГБ и нас разогнали.

Ещё я полтора года был штукатуром, даже кино снял «Штукатур», или «Тынкоўшчык». На моём канале на Youtube он есть. Фильм снят в психушке. Она находилась в стадии реконструкции, наши много воровали, мне ничего не доставалось, и я за это часто бастовал. Работа такая — ты приходишь и сидишь. Нет ни материалов, ничего. Постоянно бегают начальники и раздают указания. Типично. Я ушёл оттуда, когда понял, что мне надоело палить бумагу во дворе. Работу получали блатные, которым платили нормально денег, а мне — нет. Я ушёл, когда перед Новым годом получил 530 тысяч и надпись: «С Новым годом!» Строительство не для меня, — включает кино. — Это короткометражка, тут ни единого слова. Я сам ставил фотоаппарат, потом монтировал. Фон — речи Ленина. Люблю такой символизм.

Естественно, у меня был дикий алкогольный период, потому что Гомель сильно пьёт. А район, в котором я живу, знаменит алкоголизмом. В Гомеле два района — Аэродром, где я жил, и Сельмаш. Сельмаш сугубо пролетарский, где волосатого могут поймать, избить. При мне человека с моста скинули. Ходили район на район. А у нас был район пролетарский наоборот. Шабаны фактически, только Шабаны творческие. Могли поймать стриженого: «Назови-ка десять банд по металу. Не назовёшь — хана тебе».

Все бухали. Я помню много хороших людей с той эпохи, с конца 80-х-начала 90-х, они с нами тусовались, на наши концерты ходили, а сейчас поспивались, поумирали. Но весь Советский Союз так жил.

— В какой момент вы поняли, что пора бросать?

— Ну, как я пил? Я мог пить 15 дней, а потом: «Всё, хватит!» Сажусь и начинаю что-то писать, бегаю: «Мы делаем это, это и это!» Я использовал запои для того, чтобы перезагружать мозг. Я допивался до галюников, потом их описывал в песнях и книжках. А однажды я просыпаюсь и чувствую: нет ничего. Мне просто хреново. Такой же бодун, как у тех, кто под магазином стоит. Лежу и думаю, что я всё выпил. Всё, что можно было интересного выпить. Если я буду дальше продолжать, это будет чистое саморазрушение, бесцельное, без лозунгов. А когда я пил и творил, я фактически с флагом ходил: безумие — это моя сторона, как хочу, так и саморазрушаюсь.

Я сначала закодировался — не помню, на год или на три. И буквально через пару месяцев я понимал, что не буду пить никогда. Никогда не увижу в этом удовольствия. Это как ты, например, выращиваешь у себя на огороде редиску, а потом понимаешь, что она тебе осточертела, и ты на неё даже не можешь смотреть. Но при этом ты в редиске понимаешь всё: ты знаешь, какие вредители ей опасны, различаешь нюансы вкуса… Ты эксперт.

— Семья тогда уже была?

— Да, сыну исполнился год. Это сильно повлияло, потому что я понял, что безумие пора прекращать.

Lesley Knife

Lesley Knife

Подраться с пай-мальчиком и всегда носить ножик в кармане

— Какой была первая встреча с Ураковым?

— По-моему, тогда мне было девять, а ему — десять. Он переехал в наш дом, и наше знакомство я запомнил навсегда: мы подрались. В песочнице из-за велосипеда, притом это был велосипед не его и не мой. Мы подрались так, что нас за уши привели к родителям. Оказалось, что наши квартиры напротив. «Миритесь!» — ну, помирились. На следующий день он заходит: «А что ты слушаешь?» А я в это время слушал метал. А он мне отвечает, что такое не слушает, слушает итальянцев каких-то. Он оказался пай-мальчиком с баяном, даже, по-моему, по телевизору его показывали. А я скандалист. Начал фантазии какие-то рассказывать. Ураков был такой практичный, правда, потом начался пубертатный период, и он превратился в чудовище с гитарой! — смеётся. — Он был светлый человек, но, с моей точки зрения, джокер: на любое действие отзывался громким «ха-ха».

Естественно, алкоголизм сыграл негативную роль, но в 90-е годы пили все, а он просто не успел остановиться. Мне, кстати, бросить пить было сложно не столько физически, сколько психологически. Все привыкли, что ты пьешь, приходят: «Давай выпьем!»

— Что было, когда Gods Tower не стало?

— Я бросал группы, потому что, куда бы я ни приходил играть, там я для всех Lesley Knife. Я начинаю говорить что-то, и все воспринимают это как аксиому. «Давайте обсуждать, давайте спорить!» — «Зачем? Ты же сказал». Я не мог так играть: «Идите к чёрту! Мы никуда не уедем!» Нет скандала. Скандал должен быть, крики! У нас так было постоянно: мы ругаемся, деремся, но зато у нас получается.

Единственное место, где я мог себя проявлять или реализовать, — это Gods Tower.

— Всё-таки вы воссоединились.

— В воссоединение не верил никто, кроме Овчинникова. Когда он мне сказал, что есть такая мысль, я ответил: «Good luck! Без меня!» То же было с остальными. Но так получилось, что мы опять вместе. Единственное, что нам мешает, — это то, что мы раскиданы по разным городам, и у нас мало времени, чтобы собраться в студии. Это дорого. А работать по скайпу мы так и не научились. Более того, я понял, что невозможно сделать качественную музыку, находясь на разных проводах. Надо видеть человека. Я не могу звонить — мне надо орать в ухо! И ему надо орать мне в ухо. Когда мы собираемся, мы по полпесни за раз делаем.

Я удивлён: мы не только воссоединились, у нас ещё куча идей. Только надо иметь в виду, что производительности у Gods Tower уже не будет никогда: у нас нет финансовых ресурсов. Надо, чтобы у наших семей были такие запасы, чтобы они могли существовать месяца три без кормильца. А мы бы сидели в студии. После этого мы выкатим такой альбом, что сами офигеем!

— Откуда, кстати, пошло Lesley Knife?

— Knife-Нож ко мне давно приклеилось. Изначально меня называли Новжик — от Новожилов, а потом оно трансформировалось в Нож. Когда были войны между районами, я всегда брал с собой два маленьких ножика: мало ли. Но ни разу, слава богу, не использовал. А Lesley… «Владислав» в средневековых хрониках транскрибировалось как «Ласло». А «Ласло» по англо-саксонски звучит как «Лесли». Но изначально закралась ошибка, потому что написание «Lesley» — это женский вариант. Я как Alice Cooper получился. Потом я решил ничего не менять, потому что Lesley Knife — это не только псевдоним, это отдельный проект. Я зарезервировал это женское написание: а вдруг я захочу сделать группу с таким названием именно как женщина — Владислава Нож?

Информацию о хрониках я выкопал в книге «Русь изначальная» Валентина Иванова, она была одной из любимейших в детстве. В ней были шикарные комментарии, на полкниги, и я больше их читал, нежели саму книгу.

Lesley Knife

Lesley Knife

Lesley Knife

Семейные узы

— С кем вы здесь живёте?

— С первого сентября в Минске живёт вся семья — я, жена и дети. Ещё морская свинка и кошечка. Так получилось, что у нас первым из грызунов завёлся хомячок, звали его Фредди. Мы назвали его в честь Фредди Меркьюри, потому что он его чем-то напоминал. Но потом он сбежал. Мы завели другого хомячка, он у нас долго жил, но умер. А потом мы решили завести морскую свинку, решили назвать её в честь первого хомяка. Поэтому с нами живет Фредди-Фёдор.

У нас ещё кошечка есть, она его доводит. Они, вроде, и не дерутся, но она слишком много внимания к нему проявляет.

— А её как зовут?

— Йоко. Когда мы её взяли, она была больная, и непонятно было, это он или она. Значит, Йоко Оно.

— Расскажите о детях.

— Старшему сыну девять лет, его зовут Яромир. Младшему, Богдану, семь. Яромир был назван в честь Яромира Ягра, хоккеиста, меня, кстати, назвали в честь Владислава Третьяка, хоккейного вратаря. Потом я переиграл: Яромиром звали последнего рюгенского князя славянского происхождения, поэтому получилось вроде как в честь него. Ещё многих чешских королей звали Яромирами. Младшего сразу назвали в честь Богдана Ступки. Мы с женой уважаем его творчество. К тому же если проводить аналогию: старший — князь рюгенский, а молдавские господари все были Богданами. У нас получилось два князя.

Вообще, с детьми порой сложно. Есть такая проблема, как мобильные гаджеты. Они «в них», и я понимаю почему: наверное, стресс переезда. Они только на второй месяц нашего пребывания начали обзаводиться друзьями, хотя в Гомеле с этим было нормально.

Старший весь в меня: он созерцатель. Он любит стратегии. Младший — фанат Minecraft’а, когда о нём рассказывает, у него глаза горят. А я ни черта не понимаю! Ещё младшему нравится бегать, он постоянно носится, а сидит только если играет. Даже ходит подпрыгивая. Он такой энергичный, думаю, свяжет жизнь с каким-нибудь спортом. Тем более он говорил, что хочет заниматься лёгкой атлетикой.

Старший хорошо рисовал, он даже получил однажды первое место в белорусском конкурсе. Ходил в Гомеле в художественную школу, хотя рисовать его не заставишь. Он творческий чувак — втихаря рисует, а когда над ним кто-то стоит и говорит: «Нарисуй!», отвечает: «Я вообще этим заниматься не буду!»

— А ваша жена чем занимается?

— Жена у нас медик. Сейчас она работает на Цнянском водохранилище штатным врачом: если что, её вызывают трупы посмотреть: не дышит — утонул. И семья на ней, по большому счёту. Зверюги. И порядок в доме: я ухожу на работу в девять часов и возвращаюсь в восемь.

Жена днями ругается с нами, потому что мы три бестолковых чувака, а я, честно говоря, помешался на работе, оттуда даже выходить не хочу. Прихожу домой, залажу опять на форум. На самом деле, работа в Wargaming… Первый раз в жизни я попал на такую работу, где хочется работать. Если не считать Gods Tower.

Lesley Knife

Lesley Knife

Танки, самолёты и два повода для гордости белорусов

— Как попали в Wargaming?

— Это интересная история. Когда группа только собралась, был период первых репетиций, у меня была депрессия. Я спасался только тем, что в эскапизм уходил — то книжки читал, то в игры играл. И тут я установил «Танки. Вторая мировая», а для меня это всегда была болезненная тема. Все мои мысли крутились вокруг трёх вещей: танки — Gods Tower — семья. И когда мы писали: «Спасибо всем за всё!» на диске, я написал: «Спасибо „World of Tanks“ за то, что пробудили во мне интерес к жизни!» Потом люди из Wargaiming’а это увидели: «Нифига себе! Вокалист Gods Tower помешан на танках! Интересно…» Мы связались, списались Вконтакте, и я пригласил целую делегацию с Wargaming’а на большой минский концерт. По-моему, это была презентация диска. Мы перезнакомились, наладили контакты, а потом… Я решил попробовать пробиться в Wargaming. Начал связываться. С одной стороны, мне помогли, а с другой — мне фанатизм помог, потому что я на самом деле помешан на этом продукте. Я считаю, что Wargaming, со всеми её минусами (а минусов хватает у всех), является компанией, которой может гордиться Беларусь. Мой один знакомый говорил, что в Беларуси есть только два повода для гордости: один — WG, другой — GT. Всё остальное — это Г. Wargaming и Gods Tower. Больше ничего своего нет! — смеётся Владислав. — По большому счету, всё остальное либо слизано, либо скоммунизжено.

Это прикольно: я пришёл, а люди обо мне наслышаны. Влился в коллектив быстро. Работу не сразу понял, потому что много было нового. Но сейчас я работаю отлично. Не собираюсь отсюда уходить, даже если меня будут выгонять, я, наверное, буду упираться. Работу свою люблю, я её постоянно домой беру. Какое-то обновление — я вызываюсь добровольцем, потому что мне дико интересно.

— Какую должность занимаете?

— Я комьюнити-менеджер, самолётный. Я сразу сказал: «Я хочу играть в самолёты, хочу быть самолётчиком!». Танки на тот момент уже вот тут сидели! Я контактирую с людьми, которые посещают форум, то есть организую форумную работу. На мне висят форумные викторины, собираю фидбэк по всяким фишкам, пытаюсь их донести до тех, кто ответственный за разработку. Работа дурная, но мне нравится!..

Наверное, всё. Но я скажу, что главное событие должно быть впереди. Иначе жить нет смысла.

Автор: / Ultra-Music

Фото: Павел Чаплин

Группы: