Павел Аракелян: «Я хотел стать большим и сильным качком. Им и стал»

Павел Аракелян — личность колоритная. Лучший саксофонист Беларуси, которого в своё время хотели выгнать из музыкальной школы как профнепригодного. В 12 лет он читал Кафку и ненавидел спорт, а сейчас стал завсегдатаем спортзалов и увлекся готовкой. Павел рассказал «Домашнему заданию» о своих кавказских качествах, съеденном килограмме мороженого и кулинарном баттле с Вольским.

«Как-то соседи сверху начали нас топить»

Перед встречей Павел даёт нам подробные инструкции: как найти дом, на какой этаж подняться, куда и как позвонить. И вот уже мы поднимаемся на второй этаж, и дверь распахивает улыбающийся Аракелян. Помогает снять пальто и зовёт на кухню, чтобы заварить чай. Готовит чёрный с мёдом — противопростудный.

— В этой квартире я живу бесплатно. Когда я искал жильё, знакомый знакомых мне сказал: «У нас есть знакомый, который сдаёт квартиру в центре, ты с ним поговори». А он мне: «Я не собирался сдавать. Ну, поживите». И ничего не берёт, я уже полгода здесь живу. На концерты сам приходит, деньги платит. Встречаю его: «А почему ты не позвонил?»

Помню, как-то соседи сверху начали нас топить. В ванной полилось! А никого найти не могут, милиция дверь открыть не может… Я звоню хозяину: «Егор, кажется, нас начали топить соседи сверху! Может, ты их телефон знаешь?» А он: «Нет, не знаю». Спокойно-спокойно говорит. К утру мы разобрались. Думаю, надо позвонить, успокоить. А он: «Я думал, ты пошутил». Ну, я вроде как шутить люблю, но не до такой же степени.

Павел живёт со своей девушкой Настей, которая, по словам музыканта, была особенно рада этой квартире: Настя работает неподалеку — она руководитель отдела рекламы журнала Yoga+Life.

— Настя приходит с работы, и я кормлю её. Готовить я быстро научился. Когда мы переехали, жрали макароны месяц, — смеётся Аракелян и добавляет: — Настя вчера прибирала на кухне, а весь стол был в белых дорожках — от протеина. Я постоянно высыпаю. Когда люди приходят, интересуются: «А что это у нас такое?»

В комнате, куда мы отправляемся беседовать и пить чай, обращаем внимание на компьютер, по которому транслируются новости с Майдана, и синтезатор.

— Я давал пианино Насте Шпаковской на концерт группы Naka, — поясняет Павел. — Они вернули его и привезли торт. Я вчера всем звонил: никто не хочет тортик. Все отказались, поэтому я сам его съел.

А компьютер у меня сейчас всегда работает: я слежу за событиями на Майдане. Уже полторы недели до четырёх утра смотрю.

— А вас с Украиной что-то связывает? — спрашивает фотограф Ultra-Music.

— Конечно. Там много коллег, друзей. Много пишут на фейсбуке. Недавно мне предложили в Украину приехать. Это было как раз в тот день, когда начались беспорядки. Но сейчас уже не до концертов… Тогда говорят: «Просто в гости приезжайте». Просто в гости классно, конечно, но есть же обязательства.

«Я в школе был маленьким и толстым, мне хотелось стать большим и сильным, чтобы меня перестали обижать»

— Я армянин, до трёх лет я жил в Баку, но о детстве там ничего не помню, — рассказывает Аракелян. — Потом мы переехали в Беларусь, мама тут так и живёт. Она врач-лаборант, а папа был музыкантом. Он играл в Азербайджанском государственном симфоническом оркестре на тромбоне, который за несколько месяцев освоил. Хотя владел многими инструментами: аккордеоном, клавишными, саксофоном — был музыкальным человеком.

— А почему вы выбрали именно саксофон?

— Хотел девкам нравиться, конечно, — смеется Павел. — Ну, гитаристов много. Мне казалось, саксофон намного круче будет.

— И как?

— Ничего так. По прошествии десяти лет могу сказать: работает, да, — улыбается.

— В школе же учились уже в Минске?

— Да. Учился я средненько. Особенных проблем не создавал. Довольно талантливый пацан был, но заниматься — не занимался.

— Кем хотели стать?

— Ой, хотел стать большим и сильным качком. В общем, им и стал. Я в школе был маленьким и толстым, мне хотелось стать большим и сильным, чтобы меня перестали обижать.

— Хулиганили?

— Ну, так. Спокойным я никогда не был. Но не был и хулиганом. Хулиганы — это те, кто отбирает у тебя деньги на завтрак. А я поржать любил над кем-нибудь.

Помню, в школе было мероприятие — 9 мая праздновали. И в актовый зал согнали детей, и собрали ветеранов, и всем скучно и грустно. Концерт, все сидят. Двери заперты, никто не выйдет, пока концерт не закончится. Пели какие-то военные песни, ветераны сами уже спали, дети страдали. Я тоже должен был играть что-то военное. Стало скучно, я думаю: «Рок-н-ролл сыграю!» И сыграл. Все немножко оживились, и ветераны даже проснулись.

Но потом из-за этого меня даже хотели выгнать из школы. «Как можно опорочить светлое имя, честь и гордость…?!»

— Чем занимались в свободное время? Дворовые компании, игра в футбол?

— Нет, вы что. Куда ребенку с весом в 80 килограммов по деревьям лазить или в футбол играть? А я проигрывать не любил. Какой смысл, если не умеешь играть или плохо играешь, а спортом никогда не занимался? Конечно, проиграешь, ещё чмырить будут. Книжки читал дома. Даже Теодора Драйзера читал. Ни хрена, правда, не понял в свои 12–13 лет, но читал. И Кафку тоже.

— И какая любимая книжка была?

— Когда я был чуть постарше, след оставил Довлатов. До него, наверное, Булгаков, притом не только «Мастер и Маргарита». «Записки врача» совершенно потрясающие! До этого «Конана» очень любил. Нравилось читать о приключениях такого мужественного сильного человека, который всех спасал, и девчонки на него вешались. Тоже так хотелось очень.

— У вас дома была большая библиотека?

— Нет. Тогда мы ходили в библиотеку, одна была в нескольких остановках от дома. Что-то папа подкидывал. Или я говорил: «Я в библиотеку схожу. Что мне взять?». Папа как-то сказал: «Попробуй записные книжки Довлатова». Тут — бац! — папа откуда-то привозит сборник рассказов Вуди Аллена «Шутки Господа». Классно, супер! То есть меня подталкивали родители.

— К музыке тоже подталкивали?

— Дома всегда звучала хорошая музыка. Джаз, блюз, народная. А когда я был уже в училище, мы с папой спорили, что-то обсуждали. Краем уха услышал Джерри Льюиса: «Ой, какой классный! Что это? Как называется?» И папа правдами и неправдами (тогда ж невозможно было что-то достать) приносит кассету с рок-н-роллом. Прорыв! Вплоть до училища рок-н-ролл слушал.

— То есть даже мыслей не было в другую сферу пойти?

— Да нет, пробовал разное в детстве. Нас с сестрой постоянно куда-то водили. Например, на рисование. Пришли в художественную школу, седовласый мастер говорит: «Нарисуй что-нибудь». Я шарж на этого мастера нарисовал. «Что это? Вон из искусства!» — «Пап, я рисовать больше не хочу».- «А что хочешь? Хочешь борьбой заняться?» — «О, борьба!» Первое занятие, разминаетесь, всё классно: «Я теперь в компании!» А на второй тренировке тебя кидают, и ты понимаешь: «Бляха, больно! Не хочу!»

Я перепробовал всё. Спорт весь перепробовал — борьбу, футбол, гандбол, карате. Но всё по одному-два раза, потому что мне очень не нравилось, когда от меня что-то зависело и когда было больно.

— Какое воспоминание из детства для вас самое приятное?

— Килограмм мороженого — настоящий килограмм, ведро. От дяди. «Чего хочешь?» — «Хочу мороженого! Много! Очень много!» — «Хорошо. Килограмм?» — «Килограмм!» Это как сейчас слиток золота. Я бы, может, сказал, что два, но казалось, что килограмм — это много. Я съел, и отвращения к мороженому не возникло.

«В характеристике написали: „Профнепригоден, низкие музыкальные способности“»

— В музыкальную школу ходили?

— Как и все. Я учился в двух музыкальных школах. Из первой музыкальной школы меня хотели выставить. Мне было тяжело что-то воспринимать, когда на меня давили — морально и физически. «Как ты руки ставишь? Ставь красиво!» — вах! — по рукам линейкой. Написали в какой-то официальной характеристике: «Профнепригоден, низкие музыкальные способности». Папа как узнал, что происходит, меня быстренько забрал в другую музыкальную школу.

Там уже мне посчастливилось попасть к преподавателю Галуткиной Ларисе Геннадьевне, к сожалению, она скончалась недавно. Золотой человек! Она дико энергичная, обаятельная. Отец и меня, и сестру освободил от кучи ненужных предметов, и поэтому в музыкальное училище мы шли с любовью к музыке.

— На саксофоне играли и в школе, и в училище?

— Нет. В музыкальной школе я учился по классу фортепиано. А в музучилище — на саксофоне. Сначала я хотел на фортепиано поступать, но классный педагог Анатолий Гилевич, он был и музыкантом классным (играл в ансамбле «Песняры» — прим. UM), в год, когда я должен был поступать, скончался. В музучилище был знакомый моего отца, Фельгин Владимир Моисеевич, очень хороший человек. И мы решили, что я к нему пойду. Всё-таки поступаешь в 15–16 лет, и ты всё ещё ребенок. Конечно, все начинают бухать и делают вид, что спят с большим количеством женщин. Ну, кто-то не делал вид, но я делал. Вариантов других не было, — смеётся Павел. — И тем не менее ты ещё ребенок. А этот преподаватель всегда умел поддержать.

Я за несколько месяцев освоил саксофон и поступил. Не жалею, что пошёл к Владимиру Моисеевичу, мы до сих пор дружим. Об училище у меня остались хорошие воспоминания. Захожу туда, бывает, помогаю ребятам. Играю, например, с ними.

— Говорят, что студенческие годы для многих самые яркие в жизни. У вас так было?

— Так, пробухали четыре года, — хохочет Аракелян. — Ярко.

— Качались? — интересуется фотограф.

— Нет, что вы. Я считал, что физическая сила всё убивает. Это ж творчество! Тупые качки — импотенты! Я был во власти всех предубеждений, которые бытуют в головах обывателя, со спортом никак не связанного. Ещё у нас был парняга один, он раз пятнадцатый на второй год оставался. Он не был тупым, но был очень здоровым. Очень взрослый — ему лет под тридцать было. И он всех строил, причём будь здоров. И мы: «Ой, фу! Тупые качки, ужас!»

— Какое событие из музучилища вспоминается первым делом?

— Приличного я вспомнить не могу, — смущённо улыбается музыкант. — Мы любили с утра приходить в училище, потому что если где-то пьяствовали, дом далеко, и лучше приехать в училище, доспать…

— Тогда репетировали, как и сейчас, в коридорах?

— Да, и в коридорах, и по пять человек в классе. Так вот, я зашёл в класс, у нас, у эстрадников, было их несколько, и там кто-то занимался на рояле. Ну, сексом, правда. Очень яркое событие.

— Группы создавали?

— Да, безусловно. С кем бухали, с тем и создавали.

Но вообще мы постоянно играли вместе. Один в классе занимается, пришёл второй, садится за пианино, подключается… Фактически образования, знаний и не получали — иногда сами не хотели, а иногда нечего было нам дать. Но тот, кто попадал к хорошему педагогу по специальности, учился. Мне Владимир Моисеевич всегда говорил: «Я, конечно, далеко не всё знаю. Если я знаю, я обязательно подскажу. Спрашивай». Я информацию искал, с вопросами приходил.

Он никогда не мешал расти, то есть у него не было нагрузки по плану: «Ты должен все экзамены сдать. И только так, и никак иначе!» Настроение поднимал. Помню, прихожу я к нему: «Владимир Моисеевич, блин, у меня вот не берётся до третьей октавы никак. Я уже и так, и так пробовал, и такую аппликатуру…» А он обнимал меня: «Зато как прекрасно берётся до первой! Супер! Всё, иди отдыхай!»

«Я живу в Беларуси много лет, я ассимилировался»

— На родине, в Армении, бываете?

— Ни разу не был. Хотя у меня там родственники живут. Вот двоюродный брат ко мне приезжал, кстати, чемпион мира по силовому троеборью. Мы с ним очень плотно дружим: я тоже увлёкся спортом. До этого я считал: «Ой, как это, качаться? Фу, ужас, противно». С одной стороны, хотелось быть мужиком, с другой стороны, творческим, в искусстве, таким утончённым, а к 40 годам обрюзгшим, спившимся… Тогда я думал: «Какой же ты творческий, если ты не бухаешь?» Надо бы и колоться, но уколов боюсь, поэтому никак, — улыбается Павел.

— Планируете всё-таки побывать на родине?

— Я надеюсь, что я съезжу в Армению. Нас туда приглашают. Я, естественно, поеду туда бесплатно. Хотя бы за вычетом каких-то расходов: полностью бесплатно не могу себе позволить. Пока не получалось поехать, потому что из Беларуси очень дорого добираться. Везти состав из Беларуси — то же, что и везти состав из США. Естественно, люди пойдут на состав из США — простые законы бизнеса. Журналисты, продюсеры нас пытаются притащить, а спонсоры говорят: «Нет, вы что? С ума сошли? Пять, шесть, семь, восемь штук. Из Беларуси? Нет».

— Кем вы себя ощущаете: белорусом или армянином?

— Погранично. Безусловно, я здесь живу столько лет, я ассимилировался. Какими-то качествами кавказскими не обладаю, но всё равно я воспитывался в кавказской семье. Мы впитали базовые принципы, но без перегибов. Я старался брать положительное. Быть гражданином мира. Кое-что мне очень на Кавказе нравится, но кое-что совсем не принимаю. Например, мне нравятся гендерные отношения: мужчина должен быть мужчиной, женщина должна быть женщиной. Но не нравится уже бравирование своим гендерным признаком: «Я — мужчина! Сиди и молчи!» Мне, безусловно, очень нравится следование традициям — люди помнят свою историю, знают свою культуру, но есть и перегибы. Когда люди считают, что они лучше всех остальных только потому, что они этой национальности. Не нравится разделение женщин: либо ты жена, либо шлюха.

Вроде бы я не перегибаю палку, хотя со стороны виднее. Но готовлю дома я, поэтому, думаю, всё нормально.

— Если уж заговорили о семье, расскажите о вашей сестре Елене.

— Это моя родная сестра, младше меня на несколько лет. Она тоже занимается музыкой, играет на фортепиано, со мной в музыкальной школе училась, а потом окончила лингвистический университет (МГЛУ — прим. UM). Еще она поёт, у неё шикарный голос. Недавно Лена попала к хорошему фониатру. У неё все данные есть, надо было только открыть голос, сейчас это происходит, и голос просто невероятный. Она очень хорошо чувствует песни, сама много пишет — очень взрослую музыку.

— Она только музыкой занимается?

— Нет, она сейчас работает на tut.by. А я, к сожалению, только музыкой занимаюсь.

— Почему к сожалению?

— Я пару раз пробовал бизнес завести, провалил всё на свете. Остался должен безумные деньги. Поэтому получилось пока проявить себя только в творческих сферах.

Сейчас я много занимаюсь «Крамбамбулей» и играю с Лявоном. Мы берём его материал и по-новому оформляем.

«Я не знал, кто такой Лявон»

— Помните, как познакомились с Вольским?

— Да. Я тогда ничего не знал о белорусской музыке. Я был джазменом: джаз — это да, остальное так себе, а рок вообще не воспринимал. Потом случился 2010 год: выборы, площадь, вся эта жесть. Людей начали водить на площадь туда, на площадь сюда, ещё на площадь… Их каждый раз били, сажали, а их всё равно вели. Мы везде ходили: и я, и Лявон. И мы с Лявоном как-то параллельно запостили на фейсбуке похожие точки зрения. Мы написали: «Да сколько можно издеваться над людьми? Не можешь ничего предложить, не надо». Ну, и друг другу перелайкнули: уважуха. Я не знал, кто такой Лявон. Серьёзно.

Потом мы пересеклись на каком-то приёме, это уже был 2011 или 2012-ый год. Анечка Вольская нас познакомила, но я такой: я сам себе звезда. А он сказал: «Может, встретимся как-нибудь, поиграем?» Встретились с ними уже в 2012 году — и с Аней, и с Лявоном. «Давайте попробуем!»

Потом, в августе, поехали на фестиваль, было несколько концертов. Играть вместе понравилось, а как раз осенью Лявон должен был по Беларуси поездить, я спросил: «Может, я присоединюсь?» Мне тогда делать было нечего. Поездили. Для меня тогда открылся материал Лявона. Мне тексты не очень легко даются, а Лявон — это человек, который обладает редким талантом работы с текстами. А для него, думаю, открылось то, что я хорошего уровня профессиональный музыкант, к тому же я очень мало занимался работой, которая из музыканта превращает в ремесленника. На материал же можно по-другому смотреть, и материал Лявона расцвел с моей помощью, — улыбается Павел.

— Кроме рабочих моментов, общаетесь с Вольским?

— Мы как-то с ним соревновались в готовке. Вольский же кулинар знатный. Его конёк — кабачковая икра, а у меня — баклажанная икра. И мы с ним устраивали спарринг: чья икра круче.

— Кто победил?

— Вроде бы я. Я использовал запрещённые приёмы: баклажанную икру здесь мало кто видит. А кабачковую все пробовали. Ну, у Вольского она вкуснее, конечно. А баклажанную сравнить не с чем. Правда, Настин голос был на стороне Вольского, потому что она баклажанной икры уже объелась: «Лявон Артурович, вы просто икорный бог». А Лявон: «Ну, да». Видно, что ему приятно.

— Какие у вас коронные блюда, кроме баклажанной игры?

— Ну, я с мясом очень хорошо обращаюсь. С рыбой неплохо, хотя я сам рыбу не очень люблю. Сейчас вот часто готовлю омлет. Настя в идеальной форме, вот такусенькая талия, бюст… Модель! Но она говорит: «Так, я себе хочу чуть-чуть здесь убрать, чуть-чуть там добавить». Я ей сделал программу: «Питаться надо правильно». Теперь она тоже высчитывает количество белков. Предлагаю: «Может, чипсиков?» — «Нет, белка было сегодня мало». А для этого надо есть мясо, омлет, творог. «Творог уже не хочется, давай омлет». Я готовлю сто разных вариантов омлета — с брокколи, с овощной смесью, с помидорами, могу сладкий сделать — с мёдом.

Когда я стал готовить, я заинтересовался травами, — добавляет музыкант. — Как-то пришёл ко мне знакомый, говорю ему: «Давай я заварю листья мелиссы, увидишь, как это вкусно». По ходу рассказываю, мол, мелисса, как и любая мята, способствует выработке женского гормона эстрогена. Он к себе чашку поднёс и спрашивает: «Женского гормона? В смысле?» — «Ну, грубо говоря, если жрать постоянно мяту и мелиссу, стоять не будет!» А он: «Ой, спасибо, я что-то не хочу». — «Да ладно, от этого чая ничего не будет!» — «А можно чёрный просто?»

«Свободное время нашлось — пошёл в спортзал»

— Как давно начали заниматься спортом?

— Лет шесть уже занимаюсь «тяжестями», даже умудрился неделю назад грудь «порвать». И единоборствами периодически.

— Это хобби?

— У меня сумма, между прочим, в троеборье очень неплохая, — гордо говорит Павел. — То есть я вполне мог бы подтянуться до выступления на хорошем уровне. Но музыканту с режимом тяжело: постоянно ездишь, не можешь питаться по 8 раз в день и спать по 12 часов… Плюс профессиональный спорт — это фармакология, а я в этом не очень разбираюсь. В зале я отдыхаю. Свободное время нашлось — пошёл в спортзал.

Бывает такое, что работы нет — можешь неделю дома просидеть. У меня так этим летом случилось — я чуть ли не месяц был совершенно свободен. Вставал в 11–12, завтракал, пробежка, потом отдыхал. Вечером в зал. Чувствуешь себя прекрасно, потому что диету соблюдаешь.

— Что слушаете во время пробежки? — интересуется фотограф.

— Я не слушаю ничего. Как любой профессионал. Например, художник постоянно не смотрит на картины, а я музыку постоянно не слушаю. А слушаю не то, что играю. Сейчас я подсел на русский рок — мальчик наконец-то вырос! Слушаю в интернете в основном — Вконтакте такая подборка: может играть Сергей Калугин и «Оргия праведников» с песней «Убить свою мать», потом пару песен группы «Ноль», потом баптистские песнопения. Дома джаз не звучит, и рок не звучит.

— Читаете так же много, как раньше?

— К сожалению, читаю сейчас намного меньше: у меня торшера в спальне нет. А привинтить торшер — у меня руки из жопы и лень такая же — никак не могу.

Сейчас я начал читать Валентина Акудовича, есть такой философ белорусский. Мы с ним познакомились в поездке. Ездили во Вроцлав, нас по недоразумению поселили вместе. Он взрослый человек, дико обаятельный. Я влюбился — редко такое бывает. Он дал мне свою книжку: «Вот, у меня вышла новая книжка». — «Можно почитать?» А я читать люблю. Но через пять страниц я понимаю, что ни хрена не понимаю, просто смотрю на буквы. И я начал перекладывать закладку — дальше, дальше, дальше. Человек мне очень нравился, мне не хотелось его обидеть.

Мы уже стояли в аэропорту все вместе — Лявон, я. Философ говорит: «Паша, вы же не читали книжку». — «С чего вы взяли?» — «Книжка новая, там странички не расклеены ещё». — «Знаете, да. Для меня сложновато». — «Я вам дам книжечку попроще, может, понравится». Он пошёл за книжкой, а Лявон ему вслед: «Может, у вас раскраска есть?» Философия для тех, кому от трёх для пяти лет.

Сейчас вот читаю Акудовича, опять ни черта не понимаю, но думаю, что дочитаю. До этого Некляева читал. Я к нему как к поэту с большим пиететом отношусь. До Некляева был Анатоль Сыс.

---

Уже в коридоре Павел рассказывает байки про кота Диззи, который живет у мамы. А в конце задумчиво добавляет:

— Знаете, для меня все изменило знакомство с белорусской культурой. Понимание того, что она есть, и она очень глубокая. Благодаря этому я начал осознавать, что у меня всё-таки есть родина.