— Здравствуйте… можно автограф? — робко входит на кухню, где мы пьём кофе с Игорем Ворошкевичем, молодой человек. — Извините, что отвлекаю.
— Да ладно, — улыбается лидер «Крамы», подписывая листик.
Уникальный момент застала корреспондент Ultra-Music дома у Игоря Ворошкевича. Редкому музыканту приходилось давать автограф в собственной кухне. Молодой человек, кстати, оказался настройщиком интернета.
Домашние слоны и разговоры с хомячком
— Ой, какие слоники! — восклицает фотограф, как только мы заходим на кухню.
Слоны здесь повсюду: на полках теснятся фигурки слонов, на стенах нарисованы слонята, на полу притаился большой чёрный слон…
— Сонька, моя жена, их очень любит, — поясняет Ворошкевич. — Весь интерьер оформляла она: окончила дизайнерские курсы.
— Слоники чудесные, — любуется фотограф. — Я не могу их посчитать! Ты видела, с чем у тебя чашка? — вопрошает она.
— Да, со слоном, — веселимся мы.
Квартира Ворошкевича оформлена в индийском стиле: потолки и стены расписаны жёлто-красно-чёрно-зелёными фигурами, покрывала и подушки расшиты невиданными узорами, а со стены смотрит жутковатый деревянный тотем.
— У Вас есть воспоминание, которое Вас сразу возвращает в детство?
— Из детского садика сохранились отрывочные воспоминания. Я не очень люблю лук, а в детстве я его вообще не мог есть. Помню выковыривание лука из винегрета. Лук я сбрасывал под стол, чтобы никто не видел.
Помню, как рисовал красками Кремль. Во взрослом возрасте стал, условно скажем, антикоммунистом. Но тогда Кремль рисовал.
— У Вас были домашние животные?
— В детстве у меня толком никто не жил. Все мои животные или были изгнаны, или пропадали, — вздыхает Игорь. — Отец был «за», мать же не хотела никого держать. Но периодически мы кого-то притаскивали домой. Кота принесли, а он был изгнан через пару дней. Собаку-дворняжку я приволок. Потом она пропала, для меня это было страшной трагедией. Фотография висела у меня на стенке несколько лет.
— А сейчас?
— У моей жены аллергия на шерсть, поэтому у нас никто не живёт. Я хочу или собаку, или кота. Сонька любит крыс, хомячков, а я к ним равнодушен. Мне нужен большой зверь, с которым можно поговорить. А о чём говорить с хомячком, я не знаю.
Москвич 407, рак да окунь
— Мы часто ездили на озеро Швакшты, месяц там стояли лагерем, — вспоминает Игорь. — Туда приезжали люди из Минска, и мне тогда это казалось (150 километров до него, или сколько?), что они с Земли на Луну прилетают.
Для того чтобы доехать до места, надо было переезжать по берегу озера через ручей. Всегда заканчивалось тем, что автомобиль Москвич 407 застревал там. Его надо было выковыривать. Так было каждый год. Лёгкий экстрим: проедет или не проедет?
— Любите отдых на природе?
— Родители с детства брали меня в турпоходы. Приучили, и сейчас я заядлый рыбак-турист. Всё детство проводил на Нарочанских озерах: моя бабушка в Поставах жила. Я хорошо знаком с той местностью, очень люблю туда ездить.
— Часто на рыбалку ездите?
— Последние несколько лет я стал ездить на рыбалку к тёще в Тольятти. У них дача на Волге, катер. Там рыбалка не такая, как здесь: намного больше рыбы. Например, мы ездим на ГЭС ловить окуней. За два часа можно наловить очень крупных — от пятисот граммов до килограмма. Килограммов семь-восемь получается. У нас такой улов вряд ли возможен.
— А что возможно у нас?
— Много смешных случаев. В 90-е мы часто с Валерием Дайнеко ездили на рыбалку Как-то поймали одного карася на две удочки. Клюнуло и у меня, и у него. Вытягиваем, а карась висит на двух лесках! — смеётся Игорь.
«Жадный карась», — восхищается фотограф.
Да-да, жадный! Но мой самый необычный улов был в детстве. Возле Барановичей на озере с друзьями поймали окуня, у которого в желудке был рак.
— Ничего себе!
— Да! Можно представить, какой был большой окунь.
Тихий вредитель
— У меня было спокойное детство. Бабушки-дедушки, мама-папа. Один сыночек, единственный внук. Всё было в шоколаде, — ностальгически улыбается Игорь. — Светлое пионерское детство.
В переходном возрасте я стал слушать рок-музыку, «Голос Америки»… — вздыхает. — Много польских радиостанций было в Барановичах. Я под одеялом чешские блюзовые передачи слушал. Но как объяснить молодёжи, что такое достать джинсы в 70-е? Джинсы стоили больше, чем зарплата! Зарплата — 120 рублей, джинсы — 200…
— Чем запомнилась школа?
— В школе я учился неплохо до класса пятого. Потом учился хуже. Я не хулиганом был, а тихим вредителем. Рисовал пошлые комиксы, карикатуры на учителей. Подрывал систему изнутри.
— Комиксы одноклассникам показывали?
— Конечно! Они расходились по другим школам. Ещё стихи пошлые писали с товарищем.
— И как реагировали учителя?
— Они не видели этого. Хотя, нет! — оживляется Ворошкевич. — Один раз военрук нашёл что-то… Но никто так и не понял, кто это нарисовал. А я военрука изобразил в не очень хорошем виде, — посмеивается Игорь. — Он это заслужил.
— Почему?
— Я учился в школе военного городка, там учились дети военных. Мои родители гражданские. И он ко мне больше всех цеплялся: что я не так ногу на строевой поднимаю… Мне это надо было? Ну, вот он и получил в ответ карикатуру страшную, — смеётся.
— Жили тоже в военном городке?
— Нет, я ходил в школу от военного городка. Меня родители отдали в более хорошую школу. Не в ту, куда ходили все дети из моего двора.
— Наверное, была дворовая компания…
— Если честно, я одиночка. Сейчас я люблю компании: на рыбалке возле костра, или дома посидеть. Но игры, в которых принимает участие большое количество людей, я не люблю.
Помню, меня из-за большого роста отдали в секцию баскетбола, но я ненавидел его. До сих пор терпеть не могу.
— Какие ещё секции были?
— Лёгкая атлетика. Я хотел заниматься плаванием, но измерили мою грудную клетку и, ничего не сказав, не взяли. А я с удовольствием ходил бы на плавание. Или на греблю.
Со спортом у меня не сложилось.
Зеркала из пластилина с оленями
— Мой сын Ян уже взрослый, со своей семьёй живёт. А с Соней мы познакомились года четыре назад, — отвечает Игорь на мой вопрос о семье.
— Насколько знаю, Ваш сын музыкант?
— Да, он заканчивает консерваторию в этом году. Двадцатого госэкзамен. По флейте. Без денег будет… — вздыхает Ворошкевич.
— Кем сами хотели стать в детстве?
— Шофёром и путешественником. Не стал ни тем, ни другим.
— Почему шофёром?
— Я очень любил машины. В Советском Союзе на всё был дефицит. Поэтому покупалась некрасивая игрушка, машинка, а я её доделывал. Лепил на неё зеркала из пластилина, оленей… То, что люди делали в настоящих машинах: бахрому вешали, фотографии — я делал с игрушечными.
В пионерском лагере, например, я любил уходить втихаря на Брест-Московскую дорогу и смотреть на машины. Особенно меня привлекали автомобили дальнобойщиков.
Путешественником тоже не получилось стать. Путешествую только по Беларуси.
— А куда больше всего хотели попасть?
— В Африку. Я читал Джеральда Даррелла, он писал о животных. У меня были все его книжки, я читал и очень хотел в Африку. И сейчас бы с удовольствием съездил.
Будущий библиотекарь
— Вы закончили «дизайн интерьера»… Работали по специальности?
— Работал после института в Барановичах в мастерских. Но работа была полухалтурная. Клубы деревенские делали… В частном предприятии работал. Параллельно музыкой всегда занимался.
— Музыкой более-менее серьёзно в институте начали заниматься?
— Да. Попал в группу полупрофессиональную.
До этого на гармошке учился играть, песни писал… Но в группу я попал в институте, и 82-й год можно считать началом. Я сегодня ночью придумал, что осенью будет тридцатилетие моей творческой деятельности.
— Почему сразу не пошли учиться на музыканта?
— Чёрт его знает! Если честно, я до конца школы не знал, чего хочу. Хотел быть рок-музыкантом, но куда мне идти? Рок-музыке не учили… Рисовал я гораздо лучше, чем пел. Поэтому поступил в театрально-художественный институт.
Когда поступал, знал, что мне нужна специальность, где не нужна математика. Тут я полный дуб! Абсолютный! Помню, дошло до того, что мне одноклассники нашли профессию «библиотекарь», где не надо было ничего сдавать. И я уже готовился стать им!
— Как же оказались в институте?
— У родителей были знакомые художники, у одного из них я до школы занимался, у Михаила Севрука. Потом у другого — Михаила Шостака — занимался. До армии не поступил. Потом хотел поступать из армии, и меня отпускали. Но в институте решили, что так нельзя, и я год ещё поработал в Барановичах, а потом поступил на «интерьер».
— Что важное произошло в студенчестве?
— В 84-м году музыканты русскоязычной группы, куда я попал, разошлись. Вокалист-руководитель стал писать попсовые песни, а мы создали беларускамоўную группу «Бонда».
Тогда я влюбился по-настоящему в свою будущую первую жену и мать Янака.
Сойка, которая украла ветчину
— А что это за перо? — неожиданно заинтересовался Игорь серёжками фотографа.
— Не знаю, — пожимает плечами она. — Какой-то птицы.
— Самые крутые птицы для меня теперь сойки, — оживляется Ворошкевич. — Они ж наглые, здоровые. Воруют, только отвернёшься. Помню, были в лесу, на столе еда стояла — много чего: хлеб, сыр… сойка сидела и смотрела. Я отошёл в сторону — быстренько украла именно ветчину!
— Навскидку пять знаковых событий своей жизни сможете назвать?
— Образование первой группы, рождение сына, образование второй группы… Первая рок-корона, которая досталась «Краме». Пятое? Потом все было хуже, — смеётся Ворошкевич. — Поступление в институт, почему нет? Там основное и произошло. До института я был Шалтай-Болтай-парень, не знал, чего хотел. Не хиппи, не панк, а сочувствующий. В конце семидесятых меня перекосило на Sex Pistols, AC/DC.
Пройдя через это, вернулся к тому, с чего начинал — к достаточно тяжёлому блюз-року…
Нет, — задумчиво отхлебнул кофе Ворошкевич. — Первое событие — рождение на свет, — Тогда пятое оставим на потом, оно ещё не случилось.
Хорошее интервью!!! Прочитал с большим интересом. Игорю удачи!
Вельмі цікава. дзякуй!
Дзякуй! такія людзі патрэбны нашай краіне і музыцы!)
А чаму ні слова пра гурт «Студыя-7»? Песьня «Пейте кефир» дагэтуль ёсць у калекцыях фэнаў. Вакал Варашкевіча. І фэстываль «Lituanika’86» памятная рэч. Там было першае міжнароднае прызнаньне «Бонды», артыкулы ў «літоўскай» (жамойцкай) прэсе. «Bonda grupe iś Baltarusijos»