Михей Носорогов: «Жить тяжело? Да ладно! Вот тебе песня про хуй!»

«Мастер разнообразного шансона» Михей Носорогов, после закрытия проекта RockerJocker долгое время находившийся в творческом поиске и заявивший в прошлом году два «открытых» альбома, начал активную концертную деятельность в составе трио «Носорогов & Ко» с баянистом Андреем Цалко и тубистом Глебом Турко. Корреспондент Ultra-Music поговорил с Михеем о «Секторе газа» на мове, застольной музыке, лигалайзе табуированной лексики и судьбе «открытых» альбомов. А Михей презентовал на Ultra-Music песню лихого самурая «Его Величество Х…».

«Андрей и Глеб брюжжат, что так играть технически неверно для их инструментов: они постоянно идут на форсаже»

— Мы недавно сгоняли на пару выездных концертов, так у ребят сейчас уши дымятся от восторга. Москва, Киров… В Москве было человек пятьдесят, а в Кирове — биток!

— Как ребятам после консерваторской жизни смена формата?

— Я, честно говоря, не до конца понял. Они не пустые: в каждом своя наполненность. Но очень разные. Андрей-баянист вполне серьёзно композиторствует, пишет достаточно сложные произведения. Он отличный технарь и трудоголик, и это меня в нём восхищает: на каждой репетиции он предлагает несколько вариантов каждой партии. Перфекционист. А Глебу нравится всё связанное с 50-ми: гангстеры, диксилэнд. Сейчас мы втроём качаем программу. Это ощущение коллектива, где нет ничего незначительного. Нам некогда отдохнуть. Андрей и Глеб брюжжат, что так играть технически неверно для их инструментов: они постоянно идут на форсаже. Вот ты представь, какой у басиста ход: бум-бум-бум-бум, бум-бум-бум-бум. Он играет рифф пальцами. И может играть его час. А теперь представь, что этот рифф он играет губами и пузом: у Глеба губы фиолетовые. А следующая песня ещё быстрее… Тренировка, тренировка и кураж, кураж, кураж.

— А тебе как с ними работается?

— А, балдёж. Это юная кровь, юные амбиции. У них ещё не отшибло чувство важности собственной жизни. Ребята на взлёте, они жадные и не ленивые. Мы сыграли пять концертов, три из них сольных. Отдача у публики очень хорошая, поэтому быть недовольным можно только собой. «Носорогов & Ко» — это коллектив самостоятельный, со своим материалом и непонятно каким будущим. Возможно, мы будем расширяться: хотелось бы барабанщика. Но специфического. Есть один на примете, вот сейчас он отслужит в армии, и посмотрим. Нужен второй поющий человек — пускай это барабанщик и будет.

— Тебе в музыкальном плане за музыкантами с консерваторским образованием не сложно угнаться?

— Мне кажется, что они идут по отношению ко мне на определённые уступки. Мы разбираем песню. Спрашиваю: «Нормально?» «Нормально!» Я говорю: «Слушай, ну не класс ведь!» Начинаем разбираться, я что-то соображаю. И они соглашаются: «Ну, да, так было бы лучше». Они ж прекрасно знают, что я не музыкант, двигаюсь наугад. Я думаю, что любому музыканту смешно меня слушать, потому что человек, более-менее обученный этому мастерству, с ходу схватит те задачи, которые я выполняю. У меня все идёт через жопчасы. Вот беда недавно случилась…

— Какая?

— Стал забывать тексты. Раньше такого не было. Видно, пошла путаница. Возможно, из-за каких-то наслоений. Раньше я не играл чужих песен, а тут мы решили попробовать. И оказывается, что их жутко трудно учить, какие бы простые по тексту они не были.

— А в чём сложность?

— Не знаю. Не мной построенный текст. У меня может в такой последовательности не выстроиться система образов. Какие-то ключевые штуки забываю, и всё тут. Мы делали подарок для группы «Голос Омерики». Их лидер Родион Лубенский — жуткий фанат «Сектора газа». И мы решили сделать песню «Колхозный панк», разобрали её за три секунды. Я этот текст помню с 94-го года, он течёт, как вода. Попросили Сашу Помидорова перевести песню на мову, чтоб был «Калгасны панк». Саша так хорошо перевёл, красиво! Но старый текст выбивает — такая каша. Я день пытался адаптироваться. Ужас! Сдались, решили отказаться от этого варианта. Но попросили Помидорова её с нами спеть. Нашли выход.

— А где её можно будет услышать?

— А я думаю, что за весну мы предоставим много разного материала. Сейчас как раз записываем то, что накопилось. Знаешь, у меня поменялся подход к процессу записи, фиксации материала. Раньше мне очень хотелось, чтобы было красиво и ровно. А теперь важно, чтобы цепляло так, как меня цепляет. И мы с парнями поняли, что это можно делать только живьём. Пачкой.

— То есть всё по-честному, да?

— Ну, можно говорить и так. Работа в студии по другим принципам — это тоже по-честному. Никто ж не скрывает ничего. Сейчас мы фиксируем песни на мобильник, чтобы потом переслушать и проанализировать. И какие-то вещи получились так удачно, что мы хотели целую пластинку на телефон записать. И даже сходили в студию с файлом. Но потом мне стало жалко: не слышны некоторые нюансы. Но в студии мы работали по принципу того же мобильника: натыкали микрофонов — и понеслась! Результатом мы очень довольны. Писали всё впопыхах, с первого дубля. Вот песня «Его Величество Х…» как раз записана с первого дубля. Слышно, что вот он, живой пульс. Правильно передаётся энергия, эмоции. Мне кажется, что в записи живьём есть большое уважение. Во-первых, уважение к звукорежиссёру, которого не нужно терзать бесконечными выравниваниями всяких косяков. Как есть, так есть. Во-вторых, это уважение к другим музыкантам: может, кому-то больше студия нужна, а у нас их не так много. В-третьих, это уважение к себе: приятие себя таким, какой ты есть. В-четвёртых, это уважение к слушателю: ребята, на концерте будет так. Никакой фальши.

— Вы готовите слушателя именно к концертной программе?

— Конечно. У нас такой продукт: я убеждён, что мы играем застольную музыку. Нам нравится, когда люди танцуют за столами. Встал, подёргался, покружился под медлячок, пожалуйста. Нет ничего неприятнее, чем смотреть на людей, стоящих на танцполе. Тем более что мы работаем сидя, а они стоят. Поэтому мне большие концерты и не нравятся: люди втыкают, как какой-нибудь умник соло выпиливает. Этим дома на диване хорошо восхищаться. Я был в Москве на Red Hot Chili Peppers. Ну пиздец! Такой гном там прыгает вдалеке, стоит толпа. Там что, звук хороший? Какое-то чудо? Да это просто нужно, чтобы галочку поставить. А мне такие галочки не нужны. А в нашем случае уже точно понятно: кому — да, а кому — нет.

— Отделяешь зёрна от плевел?

— Не буду так говорить. Ты изначально ставишь вилку: говно и золото. Нет, просто тебе интересно так гулять — пожалуйста. «А вот хотелось бы… А вот если бы ещё скрипачка…» В «Серебряной свадьбе» есть прекрасная скрипачка, а у нас — нет. Мы именно так играем и именно так поём, и поём именно об этом.

«Если коллектив — это не эрегированный хуй, то он никого и не выебет, не произведёт никаких зачатий»

— Да, о песнях. В твоей нынешней лирике много фаллических символов и секса.

— Если по процентам посмотреть, то нет. Но секс — это прямой контакт. А что может важнее взаимоотношений между людьми? Собственно говоря, о чём ещё петь? А если репертуар разобрать по песням, то у нас только «джокеровские» песни матерные. Ну, и «Его Величество Х…». Но это не матерная песня. Мне кажется, это песня лихого самурая — человека, который победил сам себя. У неё есть хорошая история. Песня была написана в день нашего первого сольного концерта. Мы очень сильно волновались. Андрюха в день концерта обжёг правую руку, у Глеба потрескались губы, а я споткнулся и прикусил язык. И мы собрались до концерта, каждый показывает свои косяки. А я им говорю: «Парни, есть такая идея: вот песня, вот текстик сегодня с утра в голову пришёл, я его только зафейсбучил». Показал песню ребятам, тем понравилось. Два раза сыграли её в общаге у Андрюши, третий был уже на концерте в «Граффити».

— Ты себя позиционируешь как мастер разнообразного шансона. Что ты вкладываешь в эту формулировку?

— Всё очень просто: это шутка такая. Нет, формулировка точная, но с иронией по отношению к себе. Дело в том, что для меня музыка без текста не привлекательна. Я не могу долго слушать один рифф. Я очень люблю вокал, и для меня очень важно содержание. Если я, например, слушаю корневой блюз, я представляю, о чем там поётся. Или вот Девендра Банхарт. Мне не важно, о чём он поёт. Я сам придумаю. Но я понимаю, что это песня. Грубо говоря, шансон. У нас почему-то у этого замечательного французского слова подмочена репутация. Непонятно, почему. А рэп? Не песня, что ли? Она просто исполнена в формате речитатива. Я пробовал многое: и то, и то, и то.

— Да, ты же «известный белорусский рэпер Носорог».

— Ага, я и речитативом могу, и поныть, и поскулить, и поорать. Собственно говоря, вот он, разнообразный шансон. Я не привязан к конкретной форме. Вот ты там про всякие пенисы спросил… Мы с ребятами позволяем себе делать сложные в эмоциональном плане вещи. Сейчас я смотрю в зал и понимаю, что мы такую раскачку устраиваем! Потому что вроде это полька-бздушка-анекдот, но тут — раз! — и «ветер сорвал с головы моей шляпу, в лужу швырнул, матерно взвыл». И это тоже разнообразие: неохота себя загонять в рамки. Мы сделали и «Гав-гав», и «Куклы» — они просто шикарно получились! Вот тебе, пожалуйста. А ты говоришь, что только пенисы! Хотя очень важно, что складывается такое впечатление. Потому что если коллектив — это не эрегированный хуй, то он никого и не выебет, не произведёт никаких зачатий. Если у тебя не стоит, то куда тебе на сцену лезть? Должно быть ощущение, что вышли музыканты, а хуй растёт и растёт, и тебе всё лучше и лучше.

— А что будет с твоими «открытыми» альбомами?

— Я думаю, что они пока останутся «открытыми». Это занимает очень много времени. Если бы я их делал в каком-то соавторстве, если бы кто-то занимался аранжировками, то можно было бы всё довести до ума. Но пока… Дело в том, что это был определённый момент отчаяния. Когда мы с Максом (Макс Сирый — прим. UM) разошлись, нужно было искать какие-то варианты. И я, наивный, думал: «Сейчас караоке сам себе запишу, ну и классно». Это работало: я могу долго кривляться, народ это забавляет, музыка громко играет. Но было так скучно. Мне нужно чувствовать чьё-то плечо на сцене, я не одиночка. Я не хочу быть один, я очень не люблю одиночество как состояние. Нравится мне с коллективом играть. И нравится, что люди разные.

— Пластинки «Носорогов & Ко» будут выстраиваться концептуально или просто фиксировать материал?

— Будет концепция. Во-первых, раз альбомы записываются живьём, они должны быть короткими. Чтобы можно было записать каждый за одну сессию. И «Вконтакте» легко выкладывать: обложка и девять песен. Мы будем собирать материал по содержанию: это — лирика, это — социалка, а это — каверы. На одну пластинку материал у нас есть.

— Лирика или социалка?

— Начнём с лирики. Там совершенно разнообразные песни по динамике и по характеру. Будет очень неровная пластинка. Я люблю неровные. Бывает, включил диск, а он монотонно прошёл и закончился. А хочется, чтобы цепляло, чтобы был контраст.

— Смысл в том, чтобы вывести слушателя из состояния комфорта?

— Всё зависит от того, что для тебя состояние комфорта. Я, например, спокойно могу слушать Высоцкого или Майка Науменко и при этом заниматься своими делами. Я же говорю: это застольный процесс. Например, в Кирове после концерта к нам подошёл Валерий — 150 килограммов веса, боксёр. Представь, как выглядит человек. Шрек! И он так заботливо, внимательно и ласково по каждому инструменту, по каждой песне прошёлся. Мол, как ему понравилось. Говорит: «Пишите скорей! Не буду же я Аниту Цой слушать, блять! Сколько можно слушать Бедросовича? Сколько можно ебать себя самому? Давайте! Есть нормальная музыка, нормальные песни. Это надо распространять, мне это надо!» А потом поворачивается к Андрюхе и говорит: «Я на баяне тоже играл. До первой тюрьмы» :) Кайф? Кайф! Потому что комфорт. А для кого-то дискомфорт. Да и насрать на это. Хуле мне должно быть комфортно? Жизнь что? Комфортная штука? Поиск комфорта — это прямо такая обязательная вещь? Хотя комфорт нужен. Нужен для того, чтобы я мог спокойно и методично каждый день заниматься любимым делом и оно приносило результат.

— Сытый художник?

— Да. Я думаю, что это как раз сытый художник: когда ты доволен и тебе ещё что-то хочется делать. Чтобы не было дерьма, крови и нервов. Потому что когда есть дерьмо, кровь, нервы и исповедь на сцене, это очень цепляет. Но мне хочется не распространять болезнь. Хочется выздороветь и быть как добрый доктор Айболит. Что? Жить тяжело? Да ладно! Вот тебе песня про хуй! Три раза в день прослушал — никакой импотенции. Баба ушла? Пфффф! Вот тебе, поскули! Пришла? Вот тебе, потанцуй! Всё нормально.

— Песни на все случаи жизни.

— А для чего песни нужны вообще? Просто какие-то артисты очень сильно фильтруют формат. Типа, да, мы декоративная группа, мы играем только метал. Ну и хуй с вами. Ну и играйте. А вот взять ту же «Металику»: мясо, мясо, мясо, а потом как долбанут медляк! Песни как бусы. Не надо ничего высасывать.

«Клёво лизать друг другу письки. Почему об этом не петь?»

— Ты говоришь, что у понятия «шансон» подмочена репутация. Твой шансон эту репутацию способен реабилитировать?

— Мы эту тему с ребятами обсуждали. Я был бы вполне доволен, если бы наши треки ротировались на радиостанциях вперемешку со всякими шансонье. Как бы странно это ни звучало, потребители вот такого продукта очень правильно реагируют на то, что мы делаем. Здесь нет ненужного стеснения, и они знают, о чем это. Кто-то может сказать, что это пошлость, тарабарщина. Но это неправда. Единственная пошлость в мире — это лицемерие. Всё остальное — это форма диалога. Мы можем говорить искренне на повышенных тонах, а можем — дипломатично и сдержанно. Это вопрос доверия. Я своей публике доверяю и хочу говорить так, как есть. Хотя странно об этом говорить: «легального» материала у нас гораздо больше. А анекдот в принципе построен на грани. Это просто в нашей стране осталось ощущение похабности. Возьми американские стэнд апы. Джордж Карлин. Хо-хо-хо! Как глубоко, как волшебно. Выходит старикан на сцену и говорит: «Ну что? Идите нахуй! Вы же этого ждали». И аплодисменты в зале. А Джордж начинает вещать серьёзные вещи. И между ним и Задорновым пропасть. Понимаешь? Между скользким дядечкой и прогнившим зубом, но все ещё клыком. Это могучий человечище. И какая публика сидит в зале? Дамы в вечерних платьях! Никто не краснеет, всё нормально. Они понимают, о чём это. Фальши нет. Но есть вещи, которые меня коробят. Очень много такого материала у Шнурова. Грубо говоря, хуй ради хуя. Это меня самого подколбашивает. Но «я хуярю на гитаре в охуительном костюме» — это прекрасно. Заебись! Это иероглифами записанная песня победителя. Это вопрос точности. Как дисторшн включить. Но злоупотреблять этим нельзя ни в коем случае. Вот, например, из «джокеровского» репертуара: «Кунилингус и минет — нам другого дела нет». Это смешно, капец. Вот оно, да! Да, мы — собачки. Понюхались, полизались. Да! Да! И это клёво! Клёво лизать друг другу письки. Почему об этом не петь? Но при этом мы страдаем и часто истекаем кровью и слезами, и колбасит нас, и трясёт.

— Ты в целом за лигалайз табуированной лексики?

— Нет. Пока мы не готовы. Дело в том, что те, кто её запрещал, сильно постарались, чтобы у людей возникло отвращение и отрицание. Во всяком случае, у русскоязычного населения. Это нужно делать как-то плавно и постепенно. Я вообще за форматирование. Мне очень нравится «12+», «18+». Ну, а зачем ребёнку смотреть фильм «Чужие»? Мы вот сходили с братом. Мне было двенадцать, а ему семь. Он ночь стоял рядом с кроватью. Нахуя ребёнку такой стресс? При этом фильм офигенский, суперский! Ненормально, когда этого формата вообще нет. Вот порноканалы… Поехал мужик в командировку, долго без жены. Ну, сдрюкнуть — это же нормальная тема. Канал закодирован, ребёнок не включит.

— Ты рассматриваешь порно как искусство?

— Мне нет никакого дела до искусства. Со всех больших букв в этом слове. Я долго изучал историю искусств и пришёл к выводу, что оно в принципе утилитарно. Так или иначе. Оно либо учит, либо формулирует, либо разгадывает, либо конспектирует, поэтому оно в принципе прикладное.

— Прибить яйца к брусчатке — это утилитарное искусство?

— Это предлог думать. Это как философская книга. Утилитарный момент. А фотка этого может кого-то радовать. Можно обклеить этим свой кабак, а всякие странные люди будут приходить и отлично себя чувствовать. Понимаешь, если бы он прибил эти яйца наедине с Богом… И то утилитарно! Вот так он общается с Богом. Так или иначе, это прикладное дело. Есть чёткая формулировка: порно. А дальше уже на твой вкус: как оператор снял, аппетитная ли попа. Это всё условности, и мне нет до этого дела. А формат — это хорошо. Мне нравится, мне самому так удобно.