Тревис Эджеди, выступающий под именем Pictureplane — это один из самых интересных представителей новой волны клубной музыки из Штатов, который с каждым новым релизом медленно захватывает чуткие уши ценителей ритмичного электричества в наушниках. Мы, вырвав музыканта из весь вечер увивавшихся за ним милашек, разузнали про восприятие Трэвисом Москвы, современного искусства и музыки.
— Тревис, сколько солнцезащитных очков ты потерял за время этого тура?
— Только одни :) Но, вынужден признать, это большая проблема для меня, так как я всё время теряю солнцезащитные очки. Эти не были мои любимыми или стилевыми, а просто представляли собой весьма функциональный элемент: сейчас днём уйма света, поэтому очки мне кстати. Когда я потерял их, я сильно приуныл, потому что в этот тур больше я с собой не брал.
— Какие у тебя впечатления от тех европейских столиц, в которых ты был, и от Москвы? В чем различия между ними?
— Москва сильно отличается от других европейских городов. Этот город уникален и крут, и у него свой стиль, выработанный местом расположения. Я в третий раз в России, и для меня это клёвое специфическое место. Я почти сразу влюбился в русский стиль, так как он мне видится совсем другим в сравнении с европейским. Я знаю, что русские стремятся быть ближе к европейскому типу культуры, но не думаю, что им нужно это делать. Им нужно развивать свой национальный стиль и укреплять личную парадигму, базирующуюся на культурном наследии. Это весьма важно, потому что русские чертовски гениальны и весьма умны, и им не нужно быть европейцами, им нужно быть русскими.
— А думал ли ты, что это уникальное место перед тем, как попал сюда?
— Нет, не думал. Чуваки в Америки ничего не знают про Россию. В Америке люди не знают ни про жизнь в России в целом, ни про то, чем в ней занимаются молодые люди, поэтому приехать сюда для меня было реально крутым. У меня появилась возможность увидеть, что тут происходит. Теперь я вернусь в Америку и расскажу моим друзьям, что это за специфическая страна.
— Ты начал свою карьеру в юности и сделал первый релиз в 19 лет. Что ты думаешь про свои ранние записи, которые ты сделал, когда был юн и невинен?
— Да, они были весьма невинными. Те записи были слегка экспериментальными, люди их не слушали и не понимали, что я делаю. Я просто записывал эти безумные песни в припадках веселья, они весьма были весьма субтильными и личными, потому что меня заставляла их делать внутренняя необходимость. Я делал их для себя, и мне было чхать, как их будут воспринимать слушатели.
— Когда ты решил стать профессиональным музыкантом и путешествовать по миру с этими песнями?
— Я принял это решение много лет назад, так как был вынужден это сделать. Я не мог заниматься ничем другим и не хотел быть частью системы. Мне нужно было делать что-то в своё время. Знаешь, тогда мне было весьма трудно жить, я был ужасающе беден и вынужден был временами искать себе еду в мусорных баках.
— Раньше ты был андерграундным исполнителем, теперь же весьма известен среди прогрессивной части слушателей. Что изменилось в твоей жизни после того, как Pitchfork сказал: «Эй, да это же клёвый чувак»?
— Не так уж много в ней изменилось. Эти изменения протекали весьма медленно, и я рад, что не стал быстро известен, а получал славу маленькими кусками. Ведь люди, которые сразу получают славу, вынуждены делать много говна.
— Какие группы ты слушал в юности?
— Я слушал много хип-хоп музыки. Я не так уж много внимания уделял группам как таковым, хотя слушал, естественно, и их. Куда чаще я ставил в проигрывателе разный хип-хоп стафф, сделанный ребятами типа Company Flow и другими представителями раннего экспериментального хип-хопа. Эти люди на меня сильно повлияли.
— А что ты думаешь про современный экспериментальный хип-хоп, который в последнее время стал весьма популярен? Я имею в виду Тайлера и других.
— Это весьма разные вещи, и это имеет мало точек соприкосновения с тем ранним хип-хопом, который я слушал. Тайлеру девятнадцать и, возможно, он даже не знает своих предшественников: в те времена он ещё учился в младших классах. Это люди из разных поколений.
— Так как тебе это поколение?
— Мне оно нравится. Я поддерживаю этих чуваков. Они делают интересные вещи, и сейчас на самом деле увлекательное время в хип-хоп музыке.
— Почему ты стал называть себя Pictureplane, а не просто Тревис Эджеди?
— Я выбрал название уйму лет назад. Думаю, это потому, что мне тогда нравились самолётики.
— Ты как-то сделал прекрасный твит, в котором сказал, что Демиэн Херст — это дабстет от арта.
— Да, это прекрасный твит (кивает головой).
— И что ты имел в виду: то, что первый, как и второй, истерзан и переиначен массовой культурой?
— Ну, мне нравится Дэмиэн Херст. И, хуже того, мне нравится дабстеп.
Это заявление так стремительно врывается в пространство, что выхватывает из него одну из милашек, которые ведут беседу в двух метрах от нас, и заставляет её в приступе удивления переспросить: «Эй, подожди секунду. тебе нравится Демиэн Херст и дабстеп?»
— Да, — едва ли не краснея говорит Тревис. — Мы сейчас говорим про специфический контекст их взаимопереплетения в культуре.
— Эмм, это просто весьма грязная смесь.
— Да. Просто, сейчас я старался передать своё восприятие Дэмиэна Херста как непомерно раздутого, влиятельного представителя искусства, который не репрезентует арт как таковой, а лишь…
— А что насчёт Джеффа Кунста? — не унимается милашка.
— Я люблю Джеффа Кунста. Но нельзя говорить про них в том же контексте.
— У тебя есть свой специфический визуальный стиль, — пытаюсь спасти я Тревиса, — как ты чувствуешь современное искусство, и как это влияет на твое восприятие реальности?
— Я изучал арт продолжительное время, у меня есть различные арт-практики и Pictureplane — это концептуальная арт-группа, а музыка в целом для меня лишь вид современного искусства.
— Ты не думал собрать музыкантов для расширения спектра выразительных средств в случае живых сетов группы?
— Нет, мне в кайф все делать так, как есть.
крутой чувак, круто, что вы с ним пообщались сами