Rise in Rage: «У нас была установка записать лучший альбом в Беларуси»

На Ultra-Music большая премьера. Группа Rise in Rage представляет первый полноформатный альбом «Серая кровь», у которого есть все шансы стать лучшим метал-релизом года. Накануне презентации гитарист группы Василий Картаков и басист Иван Стефанович рассказали обо всех этапах записи, халтуре белорусских звукорежиссёров и работе с саундпродюсером Meshuggah.

— Разговоры про ваш полноформатник велись еще два года назад. Почему только сейчас?

Василий Картаков (гитара): За два года у нас произошли изменения в составе. Мы расстались с барабанщиком, от нас ушёл басист. И месяцев восемь мы репетировали втроём. Запускали барабаны с плеера, играли без баса. Но свято верили, что всё у нас будет хорошо. Наверное, мы уже на том уровне, когда музыка делается не потому, что хочется стать рок-звездой, а потому, что тебе просто необходимо её делать — руки чешутся. Мы искали музыкантов, репетировали с несколькими барабанщиками, но они нам не подошли. Группа — это ведь маленькая семья. В итоге мы все же нашли Виталю — нашего нынешнего барабанщика, а следом в группу пришёл и басист Иван. Мы буквально за пару месяцев подняли весь наш старый материал и начали работать над новым альбомом.

Иван Стефанович (бас): Альбом состоит из наработок группы в разные периоды. Всё это сочинялось, переписывалось, компрессировалось, и в итоге материал получился очень разнообразным.

Василий: В рамках стиля, конечно. Потому что какая-нибудь старая вонючка скажет: «Шо там аруць, шо там аруць, и нихуя не паняць». Но тот, кто варится в этой каше, сразу почувствует разницу.

— Вы ответственно подошли к процессу записи. Зачем вам понадобился пре-продакшн альбома?

Василий: Да, мы записали черновик альбома за четыре дня на даче у басиста. Работали там безвылазно по 14 часов в сутки.

Иван: Многие не понимают, для чего это нужно. Дело в том, что песни на репетициях отличаются от студийного варианта на записи. Молодые группы сразу записывают чистовик материала, затем слушают это и понимают, что всё не так, как они хотели. Начинаются вопросы: давай изменим вот это, давай здесь сыграем по-другому. Мы такого не хотели и исключительно для себя записали пре-продакшн. Убедиться в качестве аранжировок, что-то изменить, чтобы не терять времени в студии.

— Многое поменяли по итогу?

Иван: Поменяли достаточно.

Василий: Была пара песен, слушая которые, мы говорили друг другу: «Во бля, ты здесь так играешь?»

Иван: Оказывается, гитаристы играли так уже два года. Если бы столкнулись с этим на студии, то потеряли бы много времени и денег.

Василий: Это было очень утомительно: мы просыпались, ели и сразу приступали к работе. Иногда заканчивали ближе к трём ночи. Тогда я до конца понял, насколько это изнуряющий труд. Вот пошёл ты на завод, включил станок, отключил свою голову дурную и работаешь руками — устаёшь только физически. А когда ты сидишь над каждым гитарным риффом, думаешь, как сделать его лучше, выматываешься целиком, ведь для этого нужно быть очень сконцентрированным.

— Вы, ребята, прямо как Nokturnal Mortum.

Василий: Типа того. Такой же подход.

Иван: У нас была установка записать лучший альбом в Беларуси. Мне кажется, что у нас получилось. У кого-то может быть другое мнение.

— Лучший в рамках жанра?

Василий: В рамках жанра. Потому что, как ни крути, и в других жанрах есть фирмачи. Это бесспорно. Они занимаются только музыкой, это их профессия. Мы, например, умеем играть музыку, но не умеем подавать себя так, как, например, подаёт какой-нибудь Михалок. В рамках своего стиля он знает, как себя раскрутить. Мы не знаем, как этого сделать. Хотя я считаю, что музыкант должен знать о своей профессии всё. Это как хороший руководитель на предприятии: он обязан сделать всё, чтобы его продукция продавалась. Он не только инженер, маркетолог — он знает весь процесс от и до.

Иван: Мы слушали пре-продакшн месяца три. Думали, что-то меняли, убирали, добавляли.

Василий: При этом мы хотели, чтобы кто-то профессионально курировал нас.

Иван: Чтобы он не просто делал все так, как мы хотели, а реально занимался саундпродюсированием. Знал какие-то веяния, тренды.

Василий: Долго искали человека, способного взяться за саундпродюсирование нас — никому не известной группы из Беларуси.

Иван: Мы сразу отбросили идею сводиться в Беларуси. У нас хватает классных звукорежиссёров, но никто не подходил на роль именно саунд-продюсера.

Василий: Наши трендовые звукорежиссёры делают какой-то шаблонный проект в Cubase, Logic, Protools или каком-либо другом музыкальном редакторе, потом загружают туда дорожки, нажимают на кнопку «экспорт» и всё — трек готов. По-моему, все эти треки звучат одинаково, пластмассово. Без души, в общем.

Иван: Я стараюсь следить за всеми новинками сцены СНГ в нашей стилистике. А на Белтелерадиокомпании, где я работаю, есть хорошая студия, звукорежиссёры. И я невольно слежу и за новинками поп-сцены. И могу сказать, что в Беларуси есть определённая локальная мода на звук. Она не отвечает мировым стандартам. Послушать старые записи Майкла Джексона — они и сейчас звучат хорошо. У групп, которые записываются на Белтелерадиокомпании, возможно, жирный и крутой звук, но через пару лет он обесценится, и это будет считаться дешёвкой. Наша запись получилась нестандартной: она свежая, интересная и, самое классное, что по частотной характеристике она отвечает всем стандартам.

Василий: Наши звукорежиссёры, которые работают с металом, по большей части домоседы. У них нет своих студий. Есть макбук, лоджик, клавиатура и мониторы. Нет аналоговых компрессоров, эквалайзеров, лимитеров. То есть нет того, что включает понятие «студия». Звук получается не такой фирмачёвый, как если бы его сводили на крутой студии. Но, например, на той же Белтелерадиокомпании студия крутейшая, но с этим аппаратом не умеют работать.

Иван: В неё вложили кучу денег, а грамотных специалистов как не было, так и нет.

Василий: А сводить материал на крутом аппарате с незнающим человеком — это то же самое, что сводить на хуёвом аппарате с хорошим специалистом — не фирмач. Наш гитарист Саша Хачатурян отписался нескольким чувакам: искали специалиста в Европе. И в итоге нашим альбомом согласился заняться Даниэль Бергстранд, работавший с In Flames, Meshuggah, Behemoth. Мы прямо писались кипятком, когда об этом узнали. О деньгах тогда даже не думали: просто сам факт того, что специалист такого уровня взялся за наш материал, уже заставил нас прыгать до потолка. Понятно, что такой человек не сможет сделать плохо. Он этого просто не умеет. К тому же у него есть репутация, которую нужно поддерживать. После предоплаты Даниэль дал нам несколько советов по записи барабанов, гитар, вокала, показал, какими микрофонами снимать звук. Это ведь тоже искусство. Мы начали думать, как всё это классно записать: максимально качественно и не заоблачно дорого. Понятное дело, если отвалить 30 тысяч долларов, то можно всем в СНГ утереть нос по качеству записи.

— А вы хотели и дёшево, и сердито?

Василий: Дёшево всё равно не получилось, конечно. Важен был результат, который бы нас удовлетворил. Мы перебирали студии, где можно записать каждый инструмент максимально хорошо. Начали мы с записи барабанов. В Минске записать барабаны для металла оказалось не так просто: здесь пишутся рок-н-ролльщики, попсовики-затейники и прочие, но нам нужен был совершенно другой звук. Нашли студию Дениса Манёнка в Могилёве. Барабаны у него стоят в маленькой комнатке, и мы бы в таких условиях не смогли получить нужный «объем». Поэтому перевезли установку в коттедж нашего друга в Могилёве, поставили её в большой деревянной комнате и записали барабаны за три дня. Жили там же, вечером ходили в баню.

Гитары мы решили записывать дома: снимать чистый сигнал, а потом реампить его на студии. Арендовать студию слишком гемморно: большинство из них расписано на долгое время вперёд, используются как репточки — там постоянно что-то забито. Студии, которую можно снять на долгое время, чтобы сесть там и основательно всё записать, просто не нашлось. Мы долго подбирали нужные гитарные усилители, кабинеты, преампы. То есть реампили гитары на аппаратуре, которая нравится именно нам. Вокал тоже записывали на отдельной студии — Arec: там есть отличные микрофоны, хороший вокальный преамп. Записали вокал где-то за пять подходов.

— На записи есть еще и саксофон.

Василий: Это интрига. Наш ход конем, можно сказать. Бывают моменты, когда тебе грустно, ты смотришь в окно на падающий снег, сидишь на подоконнике, закутавшись в плед, куришь сигарету с её именем, и хоть ты и металюга, пишутся почему-то лирические песни. Эта инструментальная композиция — полностью заслуга нашего гитариста Саши Хачатуряна.

Иван: Мы хотели для разгрузки записать для альбома медленную композицию.

Василий: Мы решили, что это песня впишется в альбом, покажет нас немного с другой стороны — не как патлотрясов. В нас тоже есть что-то человеческое. И металисты тоже плачут. Особенно когда кровь из пальца берут. И вот Саша сочинил гитару, но её было недостаточно для трека. Мы долго думали, что сюда добавить, чтобы композиция зазвучала. И я говорю: «Может, саксофон вставим?» И все сразу: «О, точно! Давай саксофон!» Саша нашёл хорошего саксофониста. Перед студией музыкант слышал композицию всего пару раз: мы хотели, чтобы он немножко сымпровизировал. И когда он на студии достал свой саксофон и взял пару нот под гитарный рифф, мы все выпали в осадок. Это как глоток свежего воздуха: метал, метал, метал — и тут появляется саксофон. А он такой: «Пацаны, я ж просто разыгрываюсь. Чего вы?»

Иван: Мы старались, чтобы это не просто была красивая мелодия, а чтобы было сыграно с душой. Во время записи мы выключили свет, Саша Хачатурян сидел, показывал саксофонисту руками, как надо играть.

Василий: Хотелось, чтобы было слышно, что этот альбом был сыгран руками, спет ртом, продуман головой. Звук на нём не вылизан: есть огрехи, мелочи, которые и делают эту запись живой. Когда Даниэль прислал первый вариант сведения трека, мы чуть до потолка от счастья не запрыгали, как дети. Сначала, правда, звук нас смутил, потому что это было не то, что мы себе представляли.

Иван: Он расходился со всем, что мы привыкли слышать. Невольно мы попали в волну локальной моды, потому что сами крутимся в этой каше. А тут такие смешанные чувства: вроде круто, а вроде не так, как ожидали.

Василий: Даниэль сразу сказал, что мы будем работать как команда: не будем друг другу диктовать только свои условия. Мы писали ему о своих предпочтениях. Он в ответ: «Ну, пацаны, я, конечно, могу это сделать. Но это колхоз. В Европе так не делают лет десять». Мы ему доверились. Конечно, чуть подредактировали звук, чтобы он соответствовал нашим запросам, но в основном всем занимался Даниэль. После сведения, компрессии треков и мастеринга получилось… Ну, блять. Реально заебись!

— Сколько вы ему отвалили?

Василий: Ну… Нормально мы ему отвалили. Я могу сказать, что неделя работы его студии стоит четыре тысячи евро. А он нас сводил не одну неделю. Его работа стоит немалых денег, но не заоблачных. В принципе это могут себе позволить люди, которые знают, чего хотят. В нашей стране такой подход: «Ай, ну 150 баксов за трек — это пиздец дорого. Как же их найти? Давайте уже сведёмся как есть». При этом на свой внешний вид музыканты тратят овердохуя — одни их модные стрижки и татуировки стоят, наверное, по косарю. Когда у тебя «рукав» за тысячу и гитара за сто баксов, это всё выглядит так, как будто ты позер. Тут дело приоритетов: кто хочет отдать нормальные деньги на запись и звучать круто, тот это сделает. А кто хочет модный «рукав», тот делает модный «рукав» и кладёт на запись болт. Наш Ваня молодец: у него и модный «рукав», и крутая запись. Но я, кстати, не знаю, что бы он выбрал, если бы ему предложили хорошую запись или «рукав».

Иван: Ну, я же выбрал. Я же мог себе сделать второй «рукав».

Василий: Мы понимаем, что с этим альбомом мы не станем суперзнаменитыми. Не поедем на Wacken, не будем выступать на разогреве у Slipknot. Это будет на следующем альбоме. Но я знаю, что моя музыка будет звучать круто. И я смогу сказать своим внукам: «Я вот кроме вас, внучки, ещё кое-что заебатое в жизни сделал».

Иван: Кстати, на альбоме есть две главные фишки: Васин гитарный преамп Kartakou Colossus и гитара Саши Хачатуряна. Не то чтобы мы старались выделиться. Просто не хотели писать материал на стандартных гитарах и стандартном звуке. Саша специально спешил сделать к записи кастом-гитару у белорусского мастера Дмитрия Позныша. Это был долгий и мучительный процесс.

Василий: Саша знает, чего хочет. И серийный инструмент не совсем ему подходил: есть куча мелочей, которые его не удовлетворяли. Есть предпочтения в дереве, конструкции грифа, мензуре, количестве струн. И Саша заказал именно ту гитару, которая его устраивала, отдал за неё больше трех тысяч долларов. Гитара — масть.

— Звуку вы уделяли очень много внимания, а сам альбом несёт какой-то мэсседж? Есть у него смысловая нагрузка?

Василий: Это самое лучшее из того, что мы делали. Не было цели засесть, придумать концепцию и под неё штамповать треки. Мы делаем то, что нам нравится в данный момент. Альбом показывает, что мы сейчас из себя представляем как музыканты. Все треки — это проекция того, что у нас в головах. Но даже со стилистикой здесь нельзя быть однозначным. Не было такого, что, мол, мы играем джент и сделаем джентовый альбом.

Иван: Самая искренняя музыка получается, когда ты не высасываешь её из пальца. Не нужно вписывать себя в узкие рамки. Человек раскрывается только тогда, когда стираются границы творчества.

Василий: Одна минская группа выпустила сингл и написала: «Эти синглом мы хотели сказать, что мы симфо и мы дэзкор». Лучше б вы хотели сказать, что вы те, кто вы есть. Это будто тебе 15 лет, и ты думаешь: «„Нирвана“ или „Продиджи“?» Потом делаешь выбор, и всё — ты в кадке. Нам, по большому счету, эта кадка нахуй не нужна.

Иван: Мы не объявляем какой-то протест, мы дружим со многими музыкантами. Но не стараемся вписывать себя в рамки — делаем то, что хорошо получается у нас.

Василий: Мне вообще сложно определять наш стиль, и, я думаю, у любого будут проблемы с этим, так как мы ни на кого не равняемся.

— Но к вам всё равно как-то прицепился эпитет «модерн грув-метал».

Василий: Да, мы отчасти сами его прицепили. Когда мы выступали в году так 2009 на «солянках», нас спрашивали: «А вы кто?» А мы и не знали, что ответить. А написать на афише что-то надо. Начали думать, кто что слушает. Я Pantera люблю, Даймбэг — крутой чувак, отличный гитарист. Вот и решили обозваться «модерн грув».

— Недавно вы презентовали белорусскоязычный сингл «Прамяні». Как возникла идея вставить в русскоязычный альбом трек на мове?

Василий: Когда мы работали над альбомом, вокалисту стрельнуло в голову сделать песню на белорусском языке. Мы сначала не понимали, зачем: материал русскоязычный, название английское. То есть песня на белорусском немного не соответствовала концепции альбома. Эта вещь для нас стала неожиданной — мы долго думали, какую музыку подобрать под слова. В итоге получилась отличная песня. Если посмотреть на олдскульный белорусский метал, то это абсолютно шаблонная музыка, шаблонные слова: «Жыве Беларусь!», «За свабоду!», бла-бла-бла. Я слышу это, и сразу возникают мысли в голове: «Беларусня…» То есть «хуйня». Может, я предвзято отношусь к нашей музыке, но мне кажется, что у нас получилась интересная песня, самобытная. У неё есть сильный напор, нестандартные моменты.

Иван: В ней есть много разных приёмов, она быстрая, стремительная, даже танцевальная местами. А белорусский текст, на самом деле, очень органично вписывается туда, как ни странно. Будто так и должно быть.

Василий: Мы свято верим в то, что создали что-то нестандартное.

Иван: Эта песня, наверное, самая необычная в нашем альбоме.

— Как вам в целом эксперимент с белорусским языком? «Завязать» с русским желания не возникло?

Василий: Сейчас в стране такая ситуация, что полностью белорусскоязычный материал будет восприниматься как какое-то «змагарства», «политота». А мы не хотим связывать с этим свою музыку. Я разделяю мнение о том, что, когда начинается политика, заканчивается искусство. Пускай ей занимаются те, кто в этом соображает. Я наполовину музыкант, наполовину производитель примочек, и я очень далек от этой грязи. Конечно, хуево, что мы живём в Беларуси и разговариваем на русском. Если бы я поехал во Францию, а там все разговаривали бы на английском, я бы подумал: «Что вы за страна вообще?» У людей есть гордость за свою страну, а у нас такого нет.

Иван: Мы бы хотели вообще петь сразу на всех языках. Мне хочется, чтобы как можно больше людей услышало нашу музыку. Вдруг для кого-то из них мы станем любимой группой. Пускай это будет Россия, Беларусь, Зимбабве. Неважно.

Василий: Наверное, поэтому мы и не рвёмся переходить на белорусский. Этим ограничится потенциальный круг наших слушателей. Было бы круто, чтобы нашу музыку услышало как можно больше людей. Но если мы начнем петь только на английском, то потеряем свою изюминку, которая выделяет нас из тех сотен белорусских групп, которые штампуют, я считаю, абсолютно одинаковую музыку с абсолютно одинаковыми словами по американскому шаблону.

— Но взять, к примеру, Akute. Белорусскоязычная группа, но не воспринимается как явление политическое.

Василий: Akute в этом плане молодцы. У нас как раз вокалист на них подвисает. Он просто расстался с девушкой, и ему нужна грустная музыка. У Akute довольно хорошая запись, неплохие тексты и музыка слушается не напряжно. Потенциально у этой группы круг слушателей намного больше, чем у нас: это более лайтовая музыка, с которой даже в Беларуси можно найти достаточное количество слушателей, свою целевую аудиторию. Нам в этом плане сложнее.

Иван: Вот в контексте тяжёлой музыки белорусскоязычный материал ассоциируется с политотой. Вспоминается какой-то Таболич…

Василий: Просто раньше группы были такие.

Иван: Они все остро направлены в политическое русло. Мы никак не хотели это затронуть. Возможно, наш вокалист и внёс в песню небольшую провокацию, но мы так не планировали.

— Что будет дальше?

Иван: Это для нас, наверное, самое сложное.

Василий: Мы понимаем, что не причислили себя ни к каким дэзкорам-хуёрам, и поэтому нам будет сложно вписаться в какую-то белорусскую тусовку, чтобы выступать. К тому же в Беларуси не так много площадок, на которых мы можем играть. В целом группы постепенно приходят к такому рубежу, когда понимают, что очередная «солянка» в «Пиратах» им ничего не принесёт. Типа угорели, поиграли, патлами потрясли и разошлись.

Иван: Да, может, тёлка на тебя какая-то посмотрела. В инстаграме добавилась. Мы музыканты, а не промоутеры. Мы знаем, как делать музыку. Но когда столкнулись с вопросом, что делать после выхода альбома, возник ступор. Никто из нас толком не знает, как дальше работать.

Василий: Я помню, когда малым был, приходил на рынок и выбирал кассету по обложке. Приходишь потом домой, включаешь магнитофон и думаешь, что же тебя ждёт. И начинает играть музыка, и ты думаешь: «Бля, вот это что-то новое, как же это охуенно». И вот если хоть один человек послушает нашу музыку, полюбит нас, мы станем его любимой группой, значит всё это уже не зря. Для меня это будет лучшей наградой.

Иван: И для того, чтобы это случилось, нам нужно много работать.

Василий: Если говорить о более приземлённых планах, то мы понимаем, что сделали круто записанный альбом, пускай и неоднозначный по материалу. Мы сделаем его концертную презентацию 25 сентября в Re:Public, поиграем на хороших концертах, а затем отправимся в тур по России. О его масштабах сейчас говорить сложно, потому что у всех нас есть основные работы и выкроить время не так просто. Главное, донести свою музыку до как можно более широкого круга слушателей — возможно, среди них и будет тот подросток, для которого мы станем любимой группой.