Два Александра — Куллинкович и Тиханович — встретились, чтобы послушать один из лучших альбомов Мэрилина Мэнсона, и вступили в горячий спор о религии, природе рок-протеста и рамках дозволенного на концертах.
Благодарим интернет-провайдер «Атлант Телеком» за возможность прослушивания альбомов.
— Что такое рок-музыка и чем она является для вас?
Александр Тиханович: Рок — это музыка для выражения своих взглядов, эмоций, своего «я». Для меня это любимая музыка. Я ей занимался, когда здесь все было у своих истоков.
— И она была запрещённой.
Тиханович: Да, она была запрещённой. Но ведь песню не задушишь, не убьёшь. Были группы, которые играли на танцах. На Четвёртом кирпичном, на Десятом кирпичном, в ДК железнодорожников, в «морге» — раньше так назывался Молодёжный театр. Раньше там была строительная организация с клубом внутри, в нём и играли. Всего было четыре-пять групп.
— А репертуар?
Тиханович: The Beatles, Czerwone gitary. На танцах приходилось петь не только рок, но и Ободзинского. Никаких атак не было. Директор ДК просил только, чтобы не было никаких провокаций.
Александр Куллинкович: С тех пор ничего не изменилось. А для меня рок-музыка в первую очередь профессия. Я ей занимаюсь 25 лет. Александр правильно сказал: выражение. Для меня это выражение эмоций, огромной мысли, которую человек вкладывает и выбрасывает на всех остальных. И мне, в принципе, всё равно, на каком языке он это делает. Я и свои тексты всегда писал по принципу: что чувствую — о том пою.
Я разделяю музыку, которая якобы рок, на музыку и профессиональную х**ню — когда человек прекрасно умеет играть на гитаре, или прекрасно поёт, или у него дорогие инструменты, продюсеры и студия, но в итоге получается «пшик», потому что за душой у него ничего нет. А бывает, человек на деревяшке такое выдаёт, что мурашки по коже.
— Протест в рок-музыке — одна из обязательных составляющих?
Куллинкович: Я этот вопрос слышал неоднократно. Но ответа на него нет. Несколько лет назад я переселился в Уручье и живу в обрамлении магазинов. Когда мы переехали, мой маленький сын меня спросил: «Папа, а в Уручье все алкоголики»? Я говорю: «Нет, Сань, просто вокруг магазины, и вся алкашня собирается возле нашего дома и там выпивает». Так и в рок-музыке. Сама она, на мой взгляд, не является такой уж музыкой протеста. Просто люди, которые протестуют, тянутся к такому самовыражению. Музыка — самое простое и самое близкое человеку явление.
Тиханович: Так случилось, что вокруг событий, происходивших в мире — будь то война во Вьетнаме или борьба за права чернокожих, появлялись команды, неравнодушные к ситуации. Они были против войны или поддерживали кого-либо и отражали это в своей музыке. Отсюда и мнение, что рок — музыка протеста. Но эта же музыка протеста была и у Боба Дилана, и у Боба Марли, и у многих поп-исполнителей. Это жизненная позиция человека: хочу-участвую, хочу-не участвую.
Куллинкович: Просто рок звучит громче всех: у него есть усилитель.
Тиханович: У некоторых есть возможности привлекать громадное внимание, как, например, у Джона Леннона. Он мог что-то высказать, и реакция шла по всему миру.
Куллинкович: А возможно, был такой же Джон Леннон, который для 10–15 человек читал стихи. Но его услышали эти 10–15 человек, а Джона Леннона слушали все.
Тиханович: Мы работали с Дином Ридом. У него постоянно были протесты против всего. Так он воспринимал мир.
— Вот в альбоме «Mechanical Animals» Мэнсон заложил основные идеи: спасти рок-музыку и протестовать против привычного уклада жизни людей. Причем выразил это и текстами, и скандальной обложкой.
Куллинкович: Не любить Мэнсона можно, да? Я вот, допустим, его не люблю.
Тиханович: Мы с Сашей созвучны! Его можно не любить, но разговаривать на фоне его произведений можно. Он выразил себя таким образом.
Great Big White World, The Dope Show
Куллинкович: Х**ня, короче. Прошу прощения за мой «французский».
Тиханович: Понятно, что он найдёт последователей своих текстов. Есть люди, которые так же настроены. Хрен его знает, чего мы хотим. Вот мы такие. Все абсолютно абстрактно.
Куллинкович: Это как цыганка бездарная гадает. «У тебя будут проблемы, потом большая любовь…». И сбылось-то все! По возрасту, конечно, легко понять, что и потери какие-то были. Здесь то же самое. Протест абсолютно абстрактный.
Тиханович: Вот против чего здесь он выступает? Против всего? Так ведь не бывает. Мне не нравится это или вот это. Однополые браки, например. Я это не приемлю, и все, хоть ты меня убивай. А у Мэнсона и это плохо, и то не так. А как тогда?
— Интересно, что он выступает против поп-культуры и сам становится одной из икон поп-культуры.
Куллинкович: А так всегда. Это же дракон. Убивший дракона…
Тиханович: …сам становится драконом. Совершенно верно.
Куллинкович: Ну, вот эти песни до конца можно не дослушивать. А попробуй не дослушать до конца «The End» The Doors или «Child in Time» Deep Purple.
Тиханович: А здесь всё понятно. Даже в музыкальном материале ничего такого нет. Понятно, что у Мэнсона есть поклонники, которые боготворят его, а есть люди, которые не приемлют. Это же нормально. Так устроен наш мир.
— А у нас в стране возможен артист с таким эпатажным поведением на сцене?
Куллинкович: Я думаю, что нет.
Тиханович: У нас такого не будет. У нас понты в основном.
Куллинкович: Другой менталитет у слушателя. Когда у меня как у панк-рокового музыканта спрашивают, почему мы не делаем то, почему у нас не получается это, я отвечаю: «Ребята, давайте отдавать себе отчёт, где мы живём». Хочешь работать в Бельгии — работай в Бельгии, а я хочу работать в Беларуси. Я прекрасно отдаю себе отчёт в том, что мне хочется творить в своей стране.
Тиханович: Это же наша страна. Нужно учитывать, кто здесь живёт и наш менталитет, как Саша сказал. Мы это чувствуем больше, чем кто-то другой.
Куллинкович: У нас есть такая тонкость, вернее, не только у нас, а во всём СНГ. Мы немножечко привыкли унижаться и любить чужих больше, чем своих. А у белорусов вообще очень страшная черта: любить гостей больше, чем родственников. У нас, чтобы стать популярным, нужно уехать в Россию, Украину…
Тиханович: Все приехали оттуда, в том числе и я.
Куллинкович: Там стать крутым…
Тиханович: … а потом тебя принимают здесь. Всегда так было, к сожалению.
Куллинкович: Поэтому, если у нас появится свой Мэрилин Мэнсон или Rammstein, все будут показывать пальцем, хихикать, крутить пальцем у виска. Но стоит ему поехать в Москву, там раскрутиться и приехать сюда — все будут аплодировать и кричать: это же наш, белорус!
Mechanical Animals, Rock is Dead
Куллинкович: Есть такая фраза в интернете: не осилил.
Тиханович: И я не осилил. Вот стоят люди с открытыми ртами, смотрят на «Чёрный квадрат» Малевича. Я подошёл, посмотрел и подумал: г**но. Я не догоняю, хоть убейте, но не осуждаю.
Куллинкович: Александр, нужно иметь смелость, чтобы сказать об этом. Когда у меня спрашивают о заумностях каких-то, я честно отвечаю: не читал или не понимаю. И на меня смотрят так, как будто сейчас небеса разверзнутся и меня покарают. А то, что я не ходил на «50 оттенков серого» или не смотрел «Титаник» — это же вообще! Полный мудила!
Disassociative, The Speed of Pain, Posthuman
— Последний его тур в Россию сорвался из-за активистов русской православной церкви. И перед приездом в Минск были проблемы. Выходит, что в большинстве стран можно, а в православных странах нельзя?
Куллинкович: Православная страна всё-таки накладывает свои отпечатки.
Тиханович: Странные вещи. Смотрите, сказал на пророка что-то плохое, пришли и просто оторвали башку. Для того, чтобы пасть не открывал. То же самое, когда выскочили женщины на клирос, танцевали там. Их арестовали, наказали, а кто-то возмущался. Этого делать нельзя в принципе. Нельзя лезть туда, куда нельзя лезть.
У нас нельзя распять Христа, поджечь его и всё такое. Мы же по-другому воспитаны, у нас это в крови.
Куллинкович: Да, мы по-другому воспитаны. Я не считаю, что мы отстали от мира. Из-за того, что я не призываю всех «долбиться под хвостик», я что, отстал поэтому?
Тиханович: Бог нас всех создал свободными. И каждый поступает так, как желает. Но отвечать нам придётся перед ним. Я могу это принимать или не принимать.
Куллинкович: У нас иной уклад жизни, уклад мысли. Но ведь есть много других стран, которые никогда этого не принимали. Я не говорю про мусульманские страны. Есть вполне цивилизованные страны, и у них так принято. Что в этом плохого? Я не против свободы, я за свободу. Но почему-то в последнее время считается, что если ты против свободы, ты должен быть наказан. Что это за свобода такая, за которую я должен быть наказан?
— То есть свобода должна иметь какие-то рамки?
Тиханович: Ну, смотри, я свободен: взял автомат, пошёл и всех расстрелял.
Куллинкович: Те же движения геев…
Тиханович: Это распущенность.
Куллинкович: Я нормально к этому отношусь. Каждый волен заниматься тем, чем хочет. Я свечку держать не буду. Но я не хочу видеть в своём городе какие-то плакаты, парады. Считайте меня ретроградом, можете бутылку в меня бросить. Не хочу. Хотя я не считаю себя стариком. Мне всего 42 года, я ещё щенок, по версии Александра. Я помню, когда мы познакомились, я называл Александра дядя Саша. А теперь дядя Саша называют меня.
I Want to Dissapear
— В то же время, если есть права верующих, по идее, должны быть права атеистов.
Куллинкович: Думаю, Александр со мной не согласится. Ситуация, которая была с Pussy Riot, мне не понравилась: не нужно было их сажать. Мне кажется, слишком жёсткое было наказание. Церковь должна была повести себя гуманно, как и положено церкви. Проповедуя всепрощение, они должны были простить и показать свою силу. А они показали мерзопакостность. Я (здесь мне нечего хвалиться, стоило бы, наоборот, покаяться) перестал ходить в церковь после этой ситуации. И православие для меня в принципе умерло как институт. Я верующий человек, считаю себя православным, но в церковь не хожу.
— Церковь превратилась в институт, который подчинён государству?
Куллинкович: Слишком подчинён государству, меркантильности, денежке и всему остальному. Я считаю, что церковь должна отделиться от всего мирского и от государства.
Тиханович: А кто здесь у нас нарушает права неверующих?
Куллинкович: Да взять Pussy Riot, Александр, это на самом деле ущемление прав. Если Мэнсон будет жечь коз, девственниц убивать и кресты ломать — это уже уголовное преступление.
Тиханович: Так оно приведёт к этому. Как девушка в Украине взяла пилу и спилила крест, а рядом стоял оператор и всё это снимал?
Куллинкович: Это уже уголовное преступление.
Тиханович: Вы говорите, Pussy Riot наказала церковь. Их наказало государство. Они нарушили закон.
Куллинкович: Я не знаю… Но на три года за то, что девки спели там чего-то…
Тиханович: Это хулиганская выходка.
Куллинкович: Три года дают за, в общем-то, серьёзное преступление, которое связано с нанесением серьёзного вреда.
Тиханович: Я считаю, что это тоже преступление. Я уверен, что в США никто такую выходку совершить не может. Его тут же заметут. Я там был недавно. Все свободны, всё понятно, но там закон соблюдается жёстче, чем у нас. У нас ещё могут как-то помиловать и сделать поблажку.
— У нас же подписи собирали в комитет по нравственности с требованием запретить его концерт, потому что он якобы сатанист.
Тиханович: Но это опять-таки, чтобы не терроризировать. Есть какие-то принципы жизненные. Не хотят, чтобы они нарушались.
Куллинкович: Хотите, я расскажу вам анекдот? Приходит человек ко врачу и говорит:
— Доктор, у мне такая проблема. Когда я кончиком языка дотрагиваюсь до фольги, в которой только что пекли картофель, у меня покалывает за левым ухом. Что у меня?
— По-моему, у вас дох**я свободного времени.
Это я про «запрещающих». Обратите внимание, я про политику ничего не сказал и не говорю уже много лет.
Тиханович: Всё-таки существуют моральные нормы и жизненные устои, которые надо соблюдать. Их не мы придумали, они идут как-то издалека.
Куллинкович: Определённые моральные нормы. Но перегибать палку нельзя.
Тиханович: Я не считаю, что перегибают палку. Девки во время службы раздетыми танцевали. Но это плохо!
Куллинкович: Александр, мы говорим сейчас не о службе и церкви, мы говорим о концерте. Я считаю, что на концерте человек может делать всё, что угодно. Я даже писал об этом в газете «Советская Белоруссия». В рамках закона, естественно.
Тиханович: Помочиться со сцены — это нормально или нет?
Куллинкович: Если человек хочет прийти на концерт, на котором на него будут мочиться со сцены, и это не противоречит законодательству, почему бы и нет?
Тиханович: А если противоречит?
Куллинкович: А если противоречит, то да. Понятно, что если я, к примеру, люблю убивать людей, это ущемляет мои права. Извините, но законом запрещено убивать людей. Разрешено всё, что не запрещено.
— У Charlie Hebdo тоже ведь была форма протеста, только через сатиру. И к чему это привело?
Тиханович: Есть часть людей, которым это нравится, которые поддержат. А 98% скажут, что этого нельзя делать. Поэтому Мэнсону не нравится всё. И у него есть последователи, которые скажут: да, он классный, нам тоже ничего не нравится. Это потому что мы свободные. Только из-за этого. И никто тебе не закрывает рот. Говори, но думай. А дальше существуют законы государства, принципы моральные, твое видение, общество, которое осуждает тебя или нет. Это тоже категория людей.
Куллинкович: Плюс в каждом обществе свои законы. Запретили концерт Мэнсона в одной стране — ну, потому что в этой стране так не принято. И в этом тоже нет ничего плохого. В Сингапуре, например, нельзя жевать жвачку. Это уголовно наказуемое преступление.
Тиханович: Я был там, когда женщина провозила для себя наркотики. У неё нашли, по-моему, 1,5 грамма. Понятно, что не для продажи. Приговорили к смертной казни. Она американка, и за неё вступался Клинтон, писали множество прошений. В общем, мировое сообщество наехало, что за такое количество нельзя к стенке. Причём она была там транзитом, и её в аэропорту арестовали. Добились того, что приговорили её к пожизненному заключению. Там плюнул на улице — 200 долларов штраф и по шее дубинкой. Такие законы.
— Выходит, что из-за специфики законов и различных норм и понятий и возникают конфликты. Если все страны будут жить по единой правовой базе, может, не нужны будут протесты?
Тиханович: Никогда такого не будет. Мир всегда был одинаковым, менялись лишь декорации. Всегда были довольные и недовольные, всегда кто-то хотел сделать лучше, а получалось как всегда. Так было, есть и будет.
Куллинкович: Не получится именно потому, что все мы разные. И это здорово. Если бы все были одинаковыми, какой смысл был бы в нашей беседе?
I Don’t Like the Drugs (But the Drugs Like Me), New Model № 15, User Friendly
— Можно ли протестовать против нездорового образа жизни?
Куллинкович: Я уже не верю в пропаганду здорового образа жизни.
Тиханович: Я тоже не верю.
Куллинкович: Я не верю в плакаты «Купляй беларускае», если они ничем не подтверждены, и в пропаганду ЗОЖ. Человек начнёт здорово жить, когда он сам этого захочет.
Тиханович: Уговаривать кого-то — бесполезное дело. Вот не хочу я что-то делать, попробуй меня уговорить.
Куллинкович: Я пытаюсь бросить курить лет 15. Меня все уговаривают. Но пока я сам не дойду до этого, все бесполезно.
Тиханович: Человек пьёт или принимает наркотики. Вся его семья — соучастники этого дела. Они не принимают, но страдают. Ходят, молятся за него. Пока он сам не захочет, ничего не будет. Опять же, потому что бог нас создал свободными и не может надавить на нашу волю. Пока ты сам не скажешь: «Господи, я не могу справиться, помоги мне». В эту же секунду приходит спасение. Я это по себе знаю.
Куллинкович: Как правило, пропаганда чего-то хорошего в этом плане роли не играет. А пропаганда плохого играет, потому что капает на мозги психически неуравновешенных людей и молодых, что в принципе одно и то же. Когда у группы появилась какая-то популярность, первый и единственный менеджер Neuro Dubel мне сказал: «Саша, а если ты вскинешь руку и крикнешь „зиг“, они ведь тебе „хайль“ ответят». Эту фразу я запомнил.
Я стал очень осторожно относиться к этому. Потому что действительно, если я вскину руку, часть людей ответит. Мы, рок-музыканты, эстрадные музыканты, джазовые музыканты должны быть в ответе за людей, которые в случае чего ответят «хайль». Чтобы не дай бог не вскинуть руку.
Тиханович: Мы можем посредством радио, телевидения, концертов воздействовать на аудиторию. Нам нужно очень осторожно все это делать. Нам многое дано, и с нас очень много спросят.
Fundamentally Loathsome, The Last Day on Earth, Coma White
— Как вы считаете, вы в своём творчестве пропагандируете хорошее?
Куллинкович: Давайте я за Александра отвечу. Как Александр может плохое пропагандировать? Он не играет шансон, какую-то быдляцкую музыку. Нормальная светлая музыка со светлыми словами, со светлыми мелодиями, со светлыми лицами, Ядвига Константиновна…
Тиханович: Спасибо! Мы всю жизнь пели для людей и пропагандируем то чувство, с помощью которого нас сделал Господь и которым мы должны научиться делиться друг с другом. Кому-то это нравится, кому-то не нравится. Это наше кредо и наши жизненные принципы. Наша семья, а мы работаем вместе много лет, для кого-то тоже является примером. Хотя мы люди, и у нас очень не просто бывает, возникают разногласия по многим вопросам.
Куллинкович: Мы говорим это на всех концертах: все песни Neuro Dubel о любви. О любви к пиву, к родине, к женщине… Мы не поём про ненависть. В этом можно будет убедиться на презентации нашего нового альбома.
Да, у нас был период в молодости, когда мы вели себя шероховато. Дурацкие тексты, какая-то грязь была. В последние годы мы не вяжемся ни в какую агрессию. Нас можно обвинить в том, что мы довольно нецензурная группа. Но мы не используем эти слова в их филологическом значении. Всего лишь для красного словца. Я повзрослел и понял, что на самом деле всё было сказано группой The Beatles: «All you need is love».
что за два пенсионера?
Два старых бездарных алкоголика пытаются комментировать и обсуждать самого Мэрилина Мэнсона и его легендарный альбом??? Да еще и параллельно пытаются пиарить свое унылое творчество и рассуждать об эпатаже, религии и мировоззрении Мэнсона? Это как минимум смешно…(